Сидх

Если бы я мог любить,
Не требуя любви от тебя,
Если бы я не боялся и пел о своём,
Если бы я умел видеть,
Я увидел бы нас так, как мы есть:
Как зеленые деревья с золотом на голубом.

Хляби небесные разверзлись всерьез и надолго. Дождь падал гудящим потоком, одевая ореолом отраженных капель дороги, машины, дома и редких прохожих. Далекие огни Эос были едва видны – так, морок, мара.

По кромке разбитого тротуара, слепо ступая по лужам, шел человек. По длинным светлым волосам на белый плащ ручьями стекала вода. Тонкие туфли хлюпали при каждом шаге. Широкие плечи ссутулились, голова повисла, словно человек уже не первый час бродил под дождем. Люди старательно обходили его, иногда даже переходя на другую сторону.

Вдруг около него остановился серо-синий автомобиль, самый обычный, каких полно в Танагуре. Опустилось стекло, из окошка, окутанный облаком табачного дыма, высунулся темно-рыжий парень в белом свитере. Несколько секунд он ждал, что на него обратят внимание, потом позвал:

Ясон, двигаясь так же медленно, сел в машину. Он был слишком высок для нее, но ни теснота, ни табачный дым в обшарпанном салоне Ясона не напрягли. Он их просто не заметил.

Катце протянул Ясону упаковку бумажных полотенец. Ясон вытер лицо, бросил мокрый комочек на пол.

- Что случилось? – спросил Катце. – Снова Рики?

Ясон покачал головой. С его мокрой челки полетели брызги. Катце вытер капли с лица.

Поколебавшись, Катце взял Ясона за руку. Перчатки тот потерял, и пальцы были бледные и холодные.

- Есть место, где ты сможешь отогреться, поспать и где не будут задавать вопросов. Я отвезу тебя туда?

Катце вздохнул и поехал прочь из города. Ясон сидел с закрытыми глазами: то ли дремал, то ли ничего не хотел видеть. Дождь все лил и лил. Дворники едва справлялись с потоком. Несколько раз Катце брался за пачку сигарет, но, покосившись на Ясона, откладывал ее.

- Да кури ты, - вдруг сказал Ясон. – Не мучайся.

Катце закурил, жадно затянулся и чуть опустил стекло. По салону загулял влажный сквознячок.

Кольцо полуразрушенных зданий, свалок и лачуг – Церес, последняя граница города – осталось позади. Трасса, слабо промеченная флуоресцентным ограждением, уходила в темноту.

Катце повернул направо. Машину затрясло на ухабах, но продолжалось это недолго. Доехав до заросших голубым мхом развалин, машина остановилась. Катце вышел. Ясон встал рядом с ним,

По скользким камням они подошли к разбитой лестнице, ведущей в темноту. Катце шел спокойно и уверенно. Они спустились вниз, подошли к слабо светящейся двери. Катце толкнул ее, но дверь не подалась. Он постучал. Звук был глухой, но в тишине неожиданно прозвенел колокольчик.

Дверь со скрипом отворилась. Из-за нее упал сноп теплого золотистого света.

Они вошли в холл – золотистое дерево, кружево лиан, путаница пестрых ковровых дорожек, точечные светильники. Здесь было очень тепло, и Ясон сразу начал дрожать.

- Та-ак… - протянул Катце. - Давай-ка в душ, а я найду, во что тебе переодеться.

Он отвел Ясона в ванную при маленькой спальне, странно роскошную для такого места – кремово-черную, с мазками позолоты, - помог раздеться, пустил воду и вышел. Ясон встал под обжигающую струю и стоял, пока кожа не занялась огнем. Потом Ясон долго и тщательно мылся, отстранено отмечая, что цветочно-травяной запах мыла и шампуня отгоняет депрессию и тревогу. Напоследок он окатился ледяной водой и вышел.

- Вот одежда. Не совсем то, к чему ты привык, но…

Ясон начал одеваться. Шелк, шерсть, хлопок… Заправляя темно-голубую кашемировую водолазку в черные брюки, Ясон спросил:

- Лаурелиндолиен Лазарус похож на блонди, но это только внешнее сходство.

- Я зову его Лери, он меня - Тики. Это его одежда.

Катце отвел Ясона в небольшую серо-бежевую комнату, как и остальные, заполненную вьющимися растениями. Мебели в ней был минимум: столик, четыре кресла и стеллаж с кристаллами и морскими раковинами. На стенах висели картины – акварели и масло. Ясон подошел к яркой желто-зелено-сине-алой зарисовке и всматривался в нее, пока не вошел Катце с подносом, на котором стоял фарфоровый синий кофейник, сливочник, сахарница и чашки с блюдцами. Комнату наполнил восхитительный запах настоящего кофе. Катце стал накрывать на стол. Ясон повернулся – бледно-золотые волосы легкой волной взметнулись над левым плечом, - и тихо сказал:

Ясон допил кофе – черный - и налил себе еще. Катце положил в свою чашку три кусочка сахара, налил сливок и начал медленно размешивать, стараясь не пролить на блюдце не капли.

- Это хорошо. Я хочу покинуть планету как можно скорей. Если у Лазаруса есть средства на содержание такого дома, VIP-продукты и одежду, он не может не быть связан с контрабандой за пределами системы.

- Может, ты и прав. Мы с ним об этом как-то не говорили. Ты объяснишь, что произошло?

- Блонди обычно не бегут. Не потому, что некуда. Просто мы рождаемся и вырастаем в неволе. Как в зоопарке. А нормальные человеческие реакции для блонди являются девиантным поведением.

- Когда-то Рауль обещал, что не будет вмешиваться в мое сознание, что бы ни происходило. Недавно он передумал. Вчера Рауль явился ко мне, сказал, что меня ждут в блоке “С”, но он понимает меня, и поэтому я могу пойти и проститься с Рики – пока я его еще помню. Я ударил его и ушел. Сейчас меня ищет вся спецполиция Эол.

- Танагура ими кишит, но здесь тебя не найдут.

- Надеюсь. Я постараюсь не попасть в Эос живым.

- До этого не дойдет. С Лери или без, но Амой ты покинешь. У меня тоже есть связи.

- На всех космодромах усилена охрана. На главном, на пиратских – везде. Но есть корабли, которые садятся где-то еще.

Катце кивнул. Ясон ожил, и Катце не хотелось говорить ему, что последний вольный пират садился на планету лет восемь назад и что, скорее всего, Ясону очень долго придется ждать возможности бежать с Амой. А спрятать Мистера Блонди почти невозможно.

Хлопнула входная дверь, прошелестели легкие шаги, и в комнату вошел хозяин.

- Привет, Тики, - бросил он с порога. – Рад тебя видеть. Ты ужинал?

- …Ясон Минк, которого разыскивает вся полиция Амой, - сказал Лаурелиндолиен Лазарус. – Я рад, Ясон, что наконец вижу тебя, хотя повод и неприятный.

Ясон разглядывал Лери до неловкости внимательно. Катце переводил взгляд с одного на другого.

- Тики, неужели ты только сейчас заметил? – с легким укором произнес Лери. – Я думал, это очевидно.

- Да, но почему… - у Катце язык не слушался от потрясения.

- Мы братья, - просто сказал Лери. – Так вы ужинали?

- Год, наверное. Как же вы похожи, Ясон! Даже голоса, даже интонации!

- Катце, меньше эмоций. Как вы познакомились?

- Изволь. Помнишь, как была устроена засада на банду Рики? Тот разноглазый щенок заманил их, я – приказал арестовать, а ты делал вид, что ничего не знаешь. Потом Рики идентифицировали как беглого “pet’а”, и ты велел, чтобы я отвез тебя на его квартиру. Ты трахал его, а я ждал в машине. После ты вернулся в Эос. А мне стало настолько хреново, что я пошел бродить по городу. Вот как ты сегодня. Тоже шел дождь, я промок до нитки, и сигареты промокли. Я забрел куда-то в старый город, чуть ли не к Дана Бан, уселся на какой-то камень и расплакался. Лери подошел ко мне, сел рядом, обнял. Мы долго так сидели. Я успокоился, согрелся. Потом он отвез меня сюда. Я думал, он просто хочет трахнуться со мной. Вообще-то я никогда не искал таких приключений, но с ним было хорошо, а я настолько измучился, что решил: почему бы и нет? В машине он назвал свое полное имя, а я – свое. Доминик Катце. Мы приехали, он отвел меня в душ, дал халат, потом накормил. Я не хотел говорить о себе. Мне и не пришлось. Лери рассказывал истории. Что-то я не понимал, над чем-то смеялся. Я совсем расслабился к концу ужина, и тут он сказал: “Спокойной ночи, Доминик”. И ушел вглубь дома. А я лег в той маленькой спальне. Он даже не поцеловал меня. Утром Лери отвез меня в Танагуру и сказал, что я могу приезжать к нему, когда захочу.

- Ты так доверяешь ему, возможно, просто потому, что мы похожи.

- Ясон, - тихо сказал Катце, - я доверяю ему потому, что когда ты причиняешь мне боль, Лери утешает меня, не спрашивая, что произошло. Он никогда ничего не просит, ни о чем не расспрашивает, но всегда благодарит, если я прихожу не с пустыми руками, и всегда слушает, если мне надо выговориться. Лери теплый, понимаешь?

- Да. Не обижайся. Я просто устал. А почему он зовет тебя Тики?.

Издалека донесся чистый, ясный голос Лери. Он пел что-то о золоте на голубом.

- Я устал быть блонди. Запрет на секс, запрет на эмоции… Сердце изо льда.

- Оно оттает, - сказал неслышно вошедший Лери. – Это похоже на сказку о Снежной Королеве и зеркале троллей. Но лед тает, Ясон.

Лери повернулся, чтобы уйти; над плечом плеснула бледно-золотая волна.

- Да. Октябрь в Западном Мэне. Я сам его писал.

Ужинали молча. Ясон рассматривал Лери, тот улыбался, а Катце изучал содержимое тарелки. За чаем Лери попросил:

- Мне нужно покинуть Амой. Здесь я погибну. Помоги мне.

- Прекрасно, - пропел Лери. - Тики все равно, куда ехать, а тебе?

- Хороший выбор. Но это будет очень старая Земля. И негоже идти туда с пустыми руками.

- Сколько времени тебе понадобится для того, чтобы обратить мои и твои счета в корунды нужного сорта, Катце?

- Если они не заблокированы – часов пятнадцать. Даже меньше, если есть компьютер.

- Ноутбук с выходом в местную сеть. И с такой защитой, что сам Техноцентр не пробьется, - сообщил Лери.

Через полчаса Катце, взбудоражив кучу народа, оформил несколько сделок с общим итогом сто сорок восемь миллионов кредитов.

- Потери примерно процентов девять, но все будет готово завтра в четырнадцать ноль ноль по времени Танагуры.

- Я лучше поеду, Лери, - поднялся Катце. - Завтра куча дел, и здесь только две спальни.

- Если хозяин не против, - сказал Ясон, - мы с тобой можем лечь вместе. Кровать большая.

- Вот и хорошо. А то Тики сейчас только ехать… Он и так с утра за рулем, все тебя искал.

- Да. Я знаю, когда тебе плохо, всегда знаю, и знаю, что тебе в это время нельзя быть одному.

Ясон взял в ладони лицо Катце, наклонился и поцеловал сжатые губы.

Пока Ясон укладывался, Катце плескался в ванной. Ясон слышал, как льется вода. Усталость и возбуждение не давали ему уснуть. Завтра – в путь! Странно было довериться Лери, но Ясон не в первый раз бросался в новое очертя голову. К тому же он всегда мечтал о Старой Земле. Странная мечта для блонди, но…

- Подарок Лери. Как ты думаешь, вы действительно братья?

- Это возможно; это похоже на правду; я бы этого хотел. Ложись.

Катце погасил свет и лег. Тьму разгоняло только слабое свечение из ванной. Катце улегся на самом краю кровати, но Ясон сказал:

Катце вздохнул, но послушался. Ясон притянул его к себе, обнял. Сначала Катце сжался, как испуганный зверек, но постепенно успокоился.

- Знаешь, Катце, я в первый раз сплю с кем-то вместе.

Катце послушался. Ясон был совершенно голый. Кожа у него оказалась гладкая, шелковистая и очень нежная.

- Не только. Как у тебя сердце бьется. Волнуешься?

- Все будет хорошо. Земля… Не представляю, какая она теперь.

- Катце… Когда тебя оперировали, было очень тяжело?

- Денег не было, сроки поджимали. Мне же было почти пятнадцать.

- Не потому, что я кастрат. Многие “furniture” вполне адекватно функционируют, я – тоже.

- Ясон, не надо! – в голосе Катце прозвучали нотки паники.

- Я могу принудить тебя, и не говори, что ты этого не хочешь.

Катце вдруг вырвался из рук Ясона и вскочил. Ясон увидел, как Катце прижался к стене, а потом опустился на корточки, словно ноги его не держали, спрятал лицо в ладонях и заплакал. Ясон слушал тихие всхлипы, потом встал, подошел к Катце и сел рядом.

- Тики, - наконец произнес он, - я не хотел тебя обидеть.

Катце в последний раз всхлипнул и затих. Ясон взъерошил его волосы и сказал:

- Я не трону тебя сегодня, Тики. И обещаю никогда не принуждать тебя.

Когда Ясон проснулся, Катце уже не было. Уехал и Лери, а на обеденном столе лежала записка: “Доброе утро, Ясон. Надеюсь, ты отдохнул. Завтрак на кухне. Мы приедем не позже трех и, если ничего не случится, сразу в дорогу. Не скучай”. Вместо подписи стоял странный значок, похожий на высокое дерево с пышной кроной.

Поев, Ясон принялся слоняться по дому. Он оказался невелик – шесть комнат, но настолько уютен, что Ясону стало жаль уезжать. Но стены уже опустели, десяток картин в холле ждал погрузки, и на стеллаже с кристаллами и раковинами была только пыль. Похоже, Лери больше незачем было оставаться в Танагуре. В конце концов, устав бесцельно бродить, Ясон сел в кресло и стал вспоминать все то, что он собирался оставить. С ранних лет он был приучен избегать любых эмоций; насколько тяжело давалась Ясону подобная бесстрастность, не догадывался никто, кроме него самого. А сейчас Ясон последовательно и целенаправленно ломал барьер. Это было трудно; а еще это было больно, больно до слез, но Ясон не собирался останавливаться.

Время текло, текла заново проживаемая жизнь. И наступил миг, когда Ясон ахнул, потрясенный неожиданным пониманием того, что есть Доминик Катце в его жизни.

Тяжелый черно-серебяный внедорожник пожирал милю за милей. Из-под колес летели брызги – дорога не успела просохнуть после ночного дождя.

- Далеко еще ехать? – спросил Катце, пытаясь подавить зевок. – Скоро вечер.

- День будет долгим, Тики. Кстати, пристегнись. А ты, Ясон, держись крепче. Скоро начнет трясти.

- Странно, что вообще есть такая трасса, - сказал Катце. – Триста миль от Танагуры, пустая, как лист бумаги, и в таком отличном состоянии.

- В паре сотен миль на юг старые шахты, - сказал Ясон. – Там же станция терраформирования. Если б не она, на Амой не было бы атмосферного кислорода. Если она перестанет работать, Амой задохнется через год, максимум – полтора. Танагура поддерживает и станцию, и трассу.

Лери мурлыкнул и резко прибавил ходу. Всех швырнуло назад, вжимая в мягкие спинки сидений, а Лери все прибавлял и прибавлял скорость, пока индикатор спидометра не застыла на ярко-красном числе – “210”. Серый пейзаж под серо-голубым небом слился в полосу, а потом машина подскочила. И Ясону, и Катце показалось, что автомобиль взлетает в небо, в холодное сияние. Секунды полета растянулись в радужную вечность…

…Внедорожник с грохотом приземлился на грунтовую дорогу, взметнув облако желтой пыли. Яростно вращающиеся колеса зацепили грунт, и тут Лери ударил по тормозам так, что машину завертело.

- Жесткий переход, - сказал Лери, когда машина наконец замерла. – Как вы, целы?

Катце прикусил губу, по его подбородку стекала струйка крови. А у Ясона глаза сияли, как звезды.

Ясон протянул руку и вытер с лица Катце кровь.

Пыль постепенно осела, превратив сияюще-черный кузов машины в матово-бежевый.

- Вот она, Большая Земля, - сказал Лери и вылез из машины.

Ясон распахнул дверь и встал на дорогу. Оглядел рыжие, пахнущие землей поля со строчками всходов, межи и ложбины с пятнами золота и лазури, прозрачное сияющее голубое небо, ласковое золотистое солнце.

Из придорожных кустов на него крикнула какая-то пичуга. Ясон крутанулся на месте, раскинув руки и подставив лицо солнечным лучам. Мягкий ветер играл с его волосами. Катце смотрел на это и улыбался.

- Великая Мать… - пробормотал Лери. – Сущие мелочи, а какой эффект. Что скажешь, Тики?

- А что за мелочи? - расслабленно поинтересовался Ясон. – Естественный транквилизатор в атмосферном воздухе?

- Уж куда естественнее. Больше кислорода, меньше гравитация, а главное – солнышко. Мы созданы именно для этой планеты, и плевать на вариации. Мы с тобой, конечно, не совсем люди, но это и наш дом.

- Наш блудный папочка – сидх, и, по-видимому, маг. Но он, похоже, уже умер. Я не смог вычислить его магическими методами.

Лери бросился к Катце и успел подхватить его до того, как Катце упал.

Ясон обнял Катце. Тот обвис у него на руках. Лери достал стаканчик и бутылку с водой, налил и заставил Катце выпить.

- Ляг и закрой глаза. Если уснешь – очень хорошо. Ясон, прихвати комп и вон ту карту.

Ноутбук Лери пристроил на капоте. Компьютер, попискивая, начал загружаться. Лери глотнул воды и протянул бутылку Ясону.

- Постстрессовый синдром плюс реакция горожанина на чистый воздух. Уговори его бросить курить.

- Давай оставим генеалогию до лучших времен.

- Ага, - удовлетворенно сказал Лери. – сегодня одиннадцатое марта две тысячи пятого года от Рождества Христова, а находимся мы в штате Канзас, аккурат на дороге Си-один-двенадцать. Эй, Ясон, очнись. Я же говорил, что это будет очень старая Земля.

- Я не думал, что ты имеешь в виду скачок во времени.

- Ну, не то чтобы во времени… Просто есть Старая Земля, есть Старая Европа, Большая Земля, Ардис… Старая Землю твоей реальности уже давно мертва, Старая Европа чересчур архаична, а Ардис – семейное поместье.

- Не думай об этом сейчас. Смотри, - Лери расстелил на капоте карту и достал из воздуха карандаш. – Вот где мы находимся, - он ткнул карандашом в середину бумажного континента, - а вот два места, куда мы можем поехать: Западный Мэн или калифорнийское побережье.

- У моих приемных родителей есть родной сын и приемная дочь, - терпеливо объяснил Лери. – Фао – мой старший брат.

- Нет, квени, причем чистокровный, в отличие от нас. До лета Фао будет в Беркли, он там преподает, так что его дом сейчас стоит пустой, только слуги. Ну, что выберешь: океан или озеро, Мэн или Калифорнию?

- Прекрасно. Сейчас одиннадцать сорок три по местному времени, ехать нам не меньше двух суток. Значит, вечером остановимся в каком-нибудь приличном мотеле. Потом еще один перегон, ночевка в Сакраменто, а оттуда уже в Салинас.

- У нас с Катце ни гроша в местной валюте. Только полный багажник этих чертовых корундов.

Машина летела на запад. Солнце слепило даже через тонированное стекло, мелькающие таблички ни о чем не говорили, пейзаж был монотонно-рыжим. Примерно с час Ясон разглядывал автомобили, которые обгонял Лери, а потом откинулся назад и закрыл глаза. Катце крепко спал, его темно-рыжую челку трепал ветерок.

- Лери, ты будешь останавливаться до вечера? – спросил Ясон, не открывая глаз.

- Обязательно. Я же не железный. Через пару часов пообедаем где-нибудь на границе с Колорадо.

Ясон, как смог, улегся на сиденье, закинул левую руку за голову, но уснуть не получалось. Голова гудела от переизбытка впечатлений, а перед глазами все несся и несся степной пейзаж с редкими ветряками и белыми водонапорными башнями. Кроме гула мотора и свиста рассекаемого воздуха, не было слышно ни звука. Наконец Ясон уснул – провалился в никуда.

Катце проснулся, когда Лери сбрасывал скорость на подъезде к небольшому городку, лежащему в низинке, как пригоршня белых кубиков под красными крышами. Он зевнул, потянулся и сел, поднимая спинку сиденья.

Катце посмотрел назад. Ясон тоже проснулся, но взгляд у него был потерянный.

- Подъезжаем. Ну, мои хорошие, соберитесь, решите, что вам нужно в этом городе. Только постарайтесь не слишком светиться здесь.

- Сигареты мне нужны, - сказал Катце. – Целую вечность не курил.

Покружив по пустым улочкам, Лери припарковался у нарочито старого здания. Ясон посмотрел на связки лассо, бычий череп над входом, вывеску “Лучший бифштекс на Западе” - и фыркнул. Лери пожал плечами.

Однако кормили в этом ресторанчике неплохо, а посетителей, кроме них троих, не было. Белокурая официантка в розовом клетчатом платье и кружевном фартучке смотрела на Ясона и Лери во все глаза, но Ясон молчал и отводил взгляд, а Лери явно устал и был не слишком разговорчив. Катце же сел в самый сумрачный угол и разглядывал интерьер, обслугу, посуду и скатерти так, словно собрался покупать это заведение.

Лери ел мало и привередливо, а Катце всему остальному предпочел тройной десерт. Официантка получила чаевых четверть счета и проводила их до дверей, сияя и предлагая заходить еще. На ступеньках Катце закурил, посмотрел на небо и спросил Лери:

- Это неважно, Катце, - сказал Ясон. – Поехали.

Катце причесывался перед зеркалом, зачесывая челку на шрам, когда в дверь номера постучали.

Ясон неторопливо вошел, плотно прикрыл дверь и повернул ключ в замке. Катце положил расческу и плотнее запахнул халат.

- Как будто если я скажу “нет”, ты уйдешь. Лери спит?

Ясон сел на кровать. Катце прошелся по комнате, выглянул в окно, снова причесался. Ясон смотрел на это, потом лег на спину, раскинул руки и закрыл глаза. Вскоре Катце тоже оказался на кровати.

- Холодно здесь по ночам, - сказал он. – И вообще…

- Разденься и встань у стены, - приказал Ясон, не открывая глаз.

Тики вскочил, скрипнул зубами и швырнул халат через всю комнату.

- К стене, Катце, - повторил Ясон. – Вот так. И подними голову. Сколько тебе сейчас?

- Тело как у семнадцатилетнего. Подойди. Ближе. Еще ближе.

Катце подошел к сидящему на кровати Ясону так близко, что их колени соприкоснулись.

Легонько, едва касаясь смуглой кожи, Ясон начал гладить Катце: талию, напряженные бедра, живот.

Катце стоял, запрокинув голову и уронив руки. Ясон прикоснулся к внутренней поверхности его бедра, и Катце вздрогнул. Ясон продолжал умело и расчетливо ласкать его, пока Катце не начал стонать. Тогда Ясон притянул его к себе, усадил на колени верхом и, держа за плечи, начал целовать. Катце отвечал жаром, какого Ясон не ожидал, как не ожидал и того, как нежно пальцы Катце умеют играть с напряженной плотью Ясона. У Ясона перехватило дыхание; Катце поцеловал его в шею, над воротом водолазки, и шепнул:

Зеленые цифры на гостиничных часах слегка мерцали.

- Ноль ноль восемнадцать, - сказал Катце. – Опять не выспимся.

- Не верится, что вчера ты устроил из-за этого истерику. Что изменилось?

- Мне нравится твой темперамент, это что-то действительно уникальное. Ты меня так хочешь, или просто у тебя давно никого не было?

- Мне двадцать восемь, и в последние лет тринадцать ни одни человек не был со мной только потому, что я ему нравился.

- Что, хреново быть блонди? Ну, вот тебе ответ: у меня от природы такой темперамент; уже больше пяти лет у меня не было постоянной связи, так, иногда один и тот же мальчик в одном и том же борделе, когда уж совсем припрет; и уже больше пяти лет я хочу быть с тобой.

- Я могу не одобрять твой выбор, но он твой. Правда, иногда мне хотелось размазать Рики по ближайшей стене.

- А почему ты вчера решил меня трахнуть? Впервые за столько лет?

- А что, трахнув меня, ты забыл бы, что ты уже никто и ничто? Показал бы свою власть?

- Если ты так хорошо меня знаешь, зачем спрашивать? Не уводи в сторону, ответь: что изменилось со вчерашнего дня?

- Я перестал бояться, что ты будешь манипулировать моими чувствами. Если я ошибаюсь, это будет на твоей совести. Да и потом, я же хочу тебя так, что крышу сносит; раньше я вообще думал, что два раза для меня предел, но было уже три, а я и хочу и могу еще. Но это не главное, хотя это и важно для меня. Я люблю тебя.

- Кстати, а тебе не интересно, с кем мне лучше, с тобой или с Рики?

- Мне всегда нравилась твоя гордость. Знать о ней и слушать, как ты умоляешь: “Еще! Глубже, я хочу почувствовать его весь!..” - это дико возбуждает.

- Нет, Рики был самолюбивым, это разные вещи. Он больше всего боялся, что я буду над ним смеяться, а ты – что я перестану тебя уважать. Повернись-ка на бок, ага, вот так. У тебя эрекция такая, словно ты год не трахался. Не зажимайся, пусти.

- Ну, не зажимайся. Вот так. Какая у тебя сладкая попка.

- У меня крышу сносит оттого, какой ты кайфный.

Катце кончил первый, даже не прикасаясь к члену. Ясон отстал не намного. Катце застонал, когда Ясон выходил из него, и остался лежать неподвижно, когда Ясон ушел в ванную. Ясон вернулся, и Катце скованно поднялся. На простыне осталась кровь.

- Малыш, что с тобой? – в голосе Ясона была искренняя тревога.

- Что случилось? – спросил Ясон, когда Катце наконец лег, положив голову ему на плечо.

- Ерунда. Просто слизистая не выдержала. Трещины и все такое.

- Прости, моя радость. Придется завтра спать в разных постелях.

- Доброе утро, - приветствовал их Лери. – Завтрак уже принесли. Тики, с тобой все в порядке?

- Будет, если ты найдешь для меня обезболивающее.

Катце, скособочась, сел, без интереса поковырялся тарелке, потом налил себе кофе и стал ждать, пока Ясон поест.

Лери вернулся быстро, капнул в стакан с водой три капли золотистой жидкости из белого резного флакончика. Вода мгновенно позеленела. Лери тронул лоб Катце и добавил еще пару капель.

- Пей. Если хочешь, мы можем остаться здесь, пока тебе не станет лучше.

- Малыш, может, останемся? Ты и вправду скверно выглядишь.

- Ясон, у тебя тоже круги под глазами. Поехали.

В машине Катце заполз на заднее сиденье и сразу уснул. Лери вел машину, сосредоточено глядя на дорогу и на изменившийся пейзаж. Ясон смотрел то на брата, но назад, на Катце. Лери молчал.

- Я не хотел причинять ему боль, - сказал наконец Ясон.

- Я знаю. Я даже рад, что вы наконец вместе. Но вот тебе факт: на Большой Земле только десятая часть мужчин предпочитаю секс друг с другом. Большинство пар гетеросексуально. Выводы сделай сам.

- Не очень большие. Косые взгляды, кислые лица.

- Зря. Амой – мое первое большое путешествие без отца или брата.

- Оно того стоило. Да, вчера я говорил с Фао. Он задействовал свои связи, чтобы вы максимально быстро получили местные документы. Мэтт Прегер сделает анализ ДНК, чтобы подтвердить наше родство. Он ученый, но способен не разболтать о тех странностях, которые найдет.

- Я не понимаю, зачем я вообще тебе понадобился.

- Не торопи время. Нам с тобой даже о привязанности еще рано говорить.

Ясон закрыл глаза и попытался отключить логику. Что-то проскользнуло – не в сознании, скорее, там, где в странном, перебивчатом ритме работало сердце.

- Любят не за что-то, а потому что. Как Тики любит тебя, как ты любил Рики.

- Ты был жесток с ним, иногда несправедлив, но ты заботился о нем по-настоящему. И отпустил в конце концов. Ты сделал за него выбор, на который Рики в жизни бы не решился. Это царский подарок.

- Тики ничего не рассказывал о тебе. О своих чувствах – да, но не о тебе. Он даже имен никогда не называл. Просто мы с тобой братья, поэтому я ловлю все твои эмоции и настроения, а ситуации, значимые для тебя, просто вижу – как сны. Полтора года на Амой… Я знаю твое сердце лучше, чем ты сам.

- Конечно. Это нормально для сидхов, квени – для всех рас Старшей Крови. Но Фао умеет закрываться, а ты сияешь, как маяк. Ясное такое солнышко.

- Мне снилось это. Твое смятение. Твоя радость. Я же вижу не то, как ты занимаешься сексом, а твои переживания. Я и Тики чувствую, но намного слабее. А ты меня?

- Слабо. Я просто не могу распознать, что мое, а что – твое.

И тут у Ясона перехватило дыхание от обрушившейся на него волны тепла, поддержки, сочувствия и нежности. Все расплылось перед глазами, ледяная голубизна, оттаивая, пролилась слезами. Лери протянул брату руку. Они переплели пальцы – длинные, тонкие, с неестественно удлиненными ногтевыми фалангами. Сидхи…

Тики почти заснул, когда Ясон, не открываю глаз, приблизил губы к его уху и что-то шепнул – так тихо и невнятно, что казалось, будто и говорится, и слышится это во сне…

- Как хорошо, что в субботу у меня нет занятий! - сказал Тики, выходя из ванной. – Уже половина первого. Заказать обед сюда?

- Кыш… - сонно пробормотал Ясон. – Я еще сплю.

Тики раскинул руки и плюхнулся на Ясона с воплем:

Ясон фыркнул и сгреб Тики в охапку. Вырваться из его стальной хватки было невозможно, Тики знал это прекрасно, но все же попытался. Они закувыркались, запутались в простынях и слетели на пол. Тики оказался внизу. Пальцы Ясона немедленно забрались под резинку его трусов, погладили упругие половинки, пощекотали между ними – и Ясон поднялся, а Тики остался лежать.

- Мы пообедаем в “Пизанской башне”, я заказал столик на два, - сказал Ясон. – Потом поедем в Лос-Анджелес. Сходим на “Трокадеро”, поужинаем, переночуем в гостинице, а в воскресенье вернемся сюда.

- Потому что ты всегда соглашаешься. К тому же, раз уж ты распределил следующие пять лет, не спрашивая, хочу ли я видеть с тобой только раз в неделю, я буду распоряжаться тем, что ты мне оставил.

Пока Ясон принимал душ, Тики застелил постель, оделся и приготовил кофе.

- Сахар и сливки, молоко и мед, - сказал Ясон, усаживаясь за стол. – Какой же ты лакомка.

- Нет. По мне, это нецелесообразно, но это уж твое дело.

- Я просто хочу быть полезным тебе и на Большой Земле.

- Дурачок. Если мне понадобится финансовый менеджер, я его найму. А ты нужен мне совсем в другом качестве.

“Пизанская башня” - тихий и дорогой итальянский ресторан – был почти полон. Метрдотель-мексиканец проводил Тики и Ясона к столику в эркере, откуда был виден весь зал.

- Черт, - тихо сказал Тики, - да тут половина университета. Ты не мог выбрать место подальше от него?

- С этим-то шрамом? И потом, не заметят меня – заметят тебя.

- Не думаю. Мы же не ведем себя как любовники.

- Ты собирался скрыть, что ты гей? Слушай, на чьей машине поедем?

- Не оправдывайся. Это же пустяки. Только пользуйся презервативами, если будешь трахаться с кем-то еще.

Воскресным вечером машина Ясона остановилась около дома Тики.

- Зайдешь? – спросил Тики. – Выпьем чего-нибудь холодного.

- И остаться на ночь? Брось! Тебе в шесть вставать, лучше выспись.

- Эй, погоди, - рассмеялся Ясон, хватая Тики за плечо и затаскивая его к себе на колени. – А поцеловать меня на прощание?

Ясон не ограничился поцелуем. Член Тики мгновенно стал набухать, а соски затвердели и выпятились.

- Пожалуйста, продолжай, - взмолился Тики, но Ясон закинул руки за голову.

- Теперь тебе будет о чем вспоминать до моего приезда.

Тики вздохнул, пересел, поправил одежду и поцеловал Ясона в щеку.

Ясон проводил Тики взглядом и поехал на север. Где-то в том направлении был берклийский дом Фао. Ясон никогда не был там и не договаривался с квени о встрече, но его со страшной силой тянуло увидеть Фао.

У Ясона, как у всякого сидха, было прекрасное чутье на своих. Для обладающего подобным чутьем Фао и Лаурелиндолиен светились, как искусно ограненные самоцветы в россыпи гальки. Даже Тики был похож на кусочек неотполированного янтаря.

По городу Ясон колесил недолго. Дорога, ведущая в холмы за городом, с виду совершенно заброшенная, оборвалась у кованых ворот, настолько заросших розами, что казалось, будто сюда лет пятнадцать никто не заезжал. Но перед “ламборгини” ворота с шорохом распахнулись, осыпая дорогу лепестками, и Ясон въехал в сад. В нем росли только розы, розы, розы, ничего, кроме роз. Ясон остановился на подъездной дорожке и выбрался из машины в насквозь пропитанный густым ароматом вечер. Закат почти догорел, и над садом повисли низкие крупные звезды. Порыв ветра взметнул волосы Ясона и прозвенел “поющим хрусталем”, висящим на темной террасе. Ясон пошел на звук. Следующий порыв принес голос: “Я у воды”. Ясон пошел налево, обходя спящую громаду дома, и вскоре услышал журчание воды, увидел бледный золотистый отблеск на кустах.

Фао сидел в плетеном кресле у бассейна. Волнистые длинные волосы, черные с синим отливом, обрамляли прекрасное безмятежное лицо и рассыпались по сильным худым плечам. На смуглой безволосой груди и длинных стройных ногах поблескивали капельки воды, левое запястье обвивал фиолетовый с серебром бисерный браслет.

Ясон начал раздеваться. Белая шелковая рубашка едва не слетела в бассейн, но Ясон успел подхватить ее.

- Я стараюсь сберечь покой и Тики, и Лери, слишком уж мы похожи. Да и привычки нет.

И Ясон, оттолкнувшись от узорного каменного бортика, красивым прыжком ушел в светящуюся золотисто-голубую воду. Бассейн был очень глубок, но Ясон достал до дна, оттолкнулся и в облаке сверкающих брызг вылетел на поверхность.

- Плаваешь, как афалина, - сказал Фао, когда Ясон вылез из воды и, не вытираясь, навзничь улегся на теплый камень. – Море тебя любит.

- Давно. Он устает. Мальчик в жизни не подчинялся расписанию, а сейчас у него по пять лекция пять дней в неделю. Психология, история, антропология, фольклор и пропасть всего остального.

Ясон встал, отжал волосы и сел в кресло рядом с Фао.

- Хочу узнать. Есть вещи, о которых я просто не могу спросить у Лери, а знать мне необходимо.

Ясон был почти уверен, что Фао откажется. Рассказывать о ком бы то ни было – не в привычках Фао Лазаруса, мага и профессора кафедры психологии. Но Фао дотронулся до плеча Ясона и сказал:

- Никогда не говори так… Я расскажу о том, как малыш появился в нашей семье и о том, как мы стали братьями. А взамен ты расскажешь о себе. О детстве.

Ясон искоса глянул на Фао, пожал плечами и сказал:

Ясон закутался в черную махровую простыню. Фао начал:

- Была осень. Я только-только защитил диплом, пообещал подумать над тем, чтобы остаться в аспирантуре при кафедре и вернулся домой. В тот самый замок у восточного побережья, больше похожий на грезу, где жили мой отец, мать и Беата. Я собирался путешествовать с отцом, всерьез заняться магией…

Я приехал в самом начале сентября, к первому сбору винограда. Гроздья, золотые, светящиеся летним солнцем, были полны сладости. Вкус детства.

Беата из взъерошенного котенка начала превращаться в ту красавицу и умницу, какой она стала теперь. После шести лет отсутствия это зачаровывало… Мне был двадцать один, и в этой жизни я еще не целовал никого, кроме мамы, папы и сестренки. Нам, фейри, как нас называют люди, трудно, если не невозможно, отыскать пару в человеческих мирах. Чуждые феромоны – и завышенные требования. Я не воспринимаю человеческих женщин как сексуальных партнеров. Разные расы.

Я наслаждался каждой минутой этой осени. Только среди своих сердце отдыхает; только после долгой разлуки начинаешь по-настоящему ценить дом. Наступил ноябрь. Листья облетали, солнечный свет поблек. В кладовых пахло яблоками. Я копался в отцовских книгах, устраивал с Беатой скачки, грелся маминой любовью и лаской, и ждал возвращения Лазаря. Моего отца зовут Лазарь, и именно поэтому мы с Лери – Лазарусы.

Отец, как это часто бывало, бродил по ближним мирам. Я и сейчас не очень представляю, что такое для него “ближние миры”. Для меня это три-четыре мира поблизости от Ардиса. Для него – десятки, а может, и сотни. Он берет Агни, любимый нож, флейту, немного золота – и уезжает.

В тот день было тепло, но воздух уже пропитался осенью – холодом и тлением опавших листьев. Я разжег огонь в камине, и мы с Беатой устроились перед ним – сочинять английские лимерики. Самое подходящее занятие для плохой погоды. Мама сидела с нами и подсказывала слова.

Отец ворвался в зал так стремительно, что взревело пламя в камине. Меня оглушили его эмоции: облегчение и скорбь, нежность и уже затихающий гнев. Беата вскочила, чтобы обнять отца, я тоже встал, но он подошел к маме и опустил на ее колени спящего ребенка. Потом обнял Беату и меня и сказал: “Посмотрите, как тяжелы бывают кармические долги”

Мама уложила ребенка на диван, укрыла шалью и спросила отца: “Что это за дитя?”

…Отец рассказал, что в черную, как грех, ноябрьскую ночь под ледяным дождем он ехал через лес одного захудалого мира, где люди и фейри уже которую сотню лет охотились друг на друга. Агни, как всегда, несся галопом и вдруг взвился на дыбы, чтобы не сшибить бросившегося под копыта. Отец спешился и увидел, что в глинистой жиже дороги скорчился полуголый ребенок, совсем маленький, лет шести. Отец закутал его в плащ, усадил на коня и направил Агни к ближайшей деревне. Малыш замер и не двигался, но когда запахло жильем, забился, как птичка, а потом расплакался.

Отец доехал до постоялого двора и потребовал там комнату, ужин, подогретое молоко, мед и лохань горячей воды. Мне случалось видеть, как отец распоряжается, и я уверен, что хозяева той гостиницы из шкуры выпрыгивали, лишь бы ему угодить.

Искупав малыша, отец обнаружил, что найденыш – мальчик, явный полукровка с доминированием Старшей Крови и что его систематически и жестоко избивали. Рубцы, шрамы, синяки без числа… Мальчик был очень истощен, и по рукам было видно, что он выполнял какую-то тяжелую и грязную работу.

Согревшись и поев, малыш перестал бояться и разговорился. Он не знал ни своего возраста, ни родителей, у него не было даже имени. Самой пристойной из его кличек оказалась “лешев ублюдок”. Сколько он себя помнил, он жил у местного старшины и работал, как каторжный, за объедки. Издевательства, побои и вечный страх… Малыш бросился под копыта Агни от отчаянья: в хлеву, где он спал, обвалилась крыша и зашибла свинью. Мальчик знал, что его изобьют до полусмерти, и сбежал, решив, что лучше замерзнуть или быть растоптанным лошадью.

Папа уложил малыша спать. Хозяин гостиницы рассказал ему, что пять лет назад, на Мидаэте, у деревенского колодца обнаружился подкидыш. Кровь фейри в младенце была настолько явной, что его никто не хотел брать, пока молодая жена старшины не пожалела ублюдка фейри. Через год старшиниха умерла, говорили, что от побоев. Подкидыш уже говорил и бегал, и старшина пристроил его к делу… Если бы не сидхова выносливость, мальчик бы, наверное не выжил. Но он даже не стал калекой.

Утром папа сказал малышу, что с сегодняшнего дня его зовут Лаурелиндолиен – Осенний Ясень – и что они едут домой, к маме. Лаурелиндолиен сначала не поверил, а потом все торопил отца, чтобы скорее уехать. Когда они уже были готовы выезжать, явился тот самый старшина. Он потребовал золота – но получил проклятие.

Мне было стыдно перед Лери за то, что у меня всегда были любящие родители, которые даже голос никогда на меня не повышали; за то, что в детстве самой сильной испытанной болью для меня было падение с коня на камни; самым сильным страхом – что морозы слишком затянутся и весна никогда не настанет; самым тяжелым упреком – “Сын, хватит”.

Но самым страшным было то, что Лери не осознавал кошмарности своей прошлой жизни. Он не знал, что детей могут не ругать, не быть, не заставлять работать. Уже живя в Ардисе, он очень долго боялся, что его будут наказывать за безделье. Он боялся прикоснуться к игрушкам. Он никогда не ел досыта. Никогда не спал в постели. Никогда не слышал сказок. Не знал ни одной песни. Практически не слышал музыки. Не носил сшитой для него одежды. Никогда не надевал обуви.

Как-то раз Лери случайно разбил стеклянную рыбку, которую отец привез мне из Королевства-У-Моря. Когда я зашел в комнату, Лери даже плакать не мог от страха, а пальцы у него были изрезаны битым стеклом: малыш все пытался соединись осколки. Увидев меня, он сжался, как олененок перед волком. Я не люблю быть волком…

Я не мог понять, как возможно довести ребенка до подобного состояния. Я и сейчас не понимаю, хотя сталкивался с подобным десятки раз.

Через год Лери почти забыл, что с ним было до Ардиса. Характер у него солнечный, а любовь, ласка, внимание и забота выправили отставание в развитии. Лери почувствовал, что быть сидхом, фейри – это прекрасно. Он рос, как и положено мальчишке-фейри в семье магов: гулял по мирам, строил дома на деревьях, скакал верхом, рисовал, катался на косатках – и учился магии.

Лаурелиндолиену исполнилось двенадцать. За те годы, что он рос, мы с Беатриче успели влюбиться друг в друга, вместе изучить “арс аморис”, стать из любовников друзьями и расстаться: Беата решила пожить с родным отцом, поступила в Университет Беркли в Старой Европе, а в качестве развлечения охотилась на лондонских вампиров.

На двенадцатый день рождения Лери получил от отца в подарок разрешение на несколько магических книг. В одной из них он нашел описание обряда, позволяющего отыскать ближайших кровников. Разумеется, основной составляющей обряда являлась кровь.

Лери пришел к нам с отцом и попросил помощи: заклинание действовало только в пределах одного мира, а кровные родственники Лери, со всей очевидностью, были не в Ардисе. Мы открыли для магии все миры, и Лери пустил стрелу своей крови на поиски. Он хотел найти мать или отца, но нашел Амой, Танагуру и тебя.

Год Лери готовился к путешествию. Создал на Амой убежище, изучил тамошние законы и социальную структуру, научился водить джип. А потом поехал за тобой. В мире, где фейри мало, не нужна магия, чтобы один фейри нашел другого, а вы к тому же и братья. Лери часто приезжал домой – посоветоваться, отдохнуть. Он обнаружил тебя очень быстро, но не хотел делать первый шаг. Он влетел в твою жизнь сторонним наблюдателем, и при всем ее драматизме не хотел вмешиваться.

- И теперь мы вместе… Фао, я получил и то, о чем давно мечтал, и намного больше. Но чтобы Лери прошел через такой кошмар!.. Этот ублюдок – старшина – еще жив?

- Он уже ничего не помнит. Лери знает, что мы его усыновили. Иногда ему снятся кошмары. Это все.

- Мне страшно. Послушай, я расскажу… что-то. Но и ты… Я так и не понял, почему Рауль предал меня.

Ясон закутался в простыню так, что снаружи осталось только лицо, быстро взглянул на Фо и спросил:

- О-о-о… Давно – не то слово. Блонди так мало, что мы все знаем друг друга.

- Помню картинку: моя группа играет в зимнем саду. Я смотрю на них через стекло, вижу, что Кайен, мой друг, разговаривает с Марком Иори. Они обнимаются, им весело. А я стою в коридоре, смотрю и изо всех сил стараюсь не заплакать. Я же блонди, мне нельзя показывать эмоции, даже если мне не еще и десяти, даже если наказание жестоко и несправедливо. До восемнадцати лет, пока блонди воспитываются в интернате, самое строгое наказание – запрет на общение с ровесниками. Меня тогда изолировали на месяц. И на занятия я ходил в другое время – индивидуальный курс. Учителя, слуги, андроиды… Мне было очень плохо. Я каждый день приходил и смотрел на своих. А Кайен делал вид, что меня не замечает.

Я уже привык к тому, что в этом коридоре я один, и страшно удивился, когда наткнулся на другого мальчика. Он был из старшей группы – алый с зеленым шеврон тринадцатилетних, - и немножко выше меня. Я обгонял ровесников в росте. Мы разглядывали друг друга, стараясь не показывать любопытства. Мальчики из разных групп практически не общались, только когда старшие проходили стажировку как преподаватели, медики или нейрокорректоры.

У него были золотисто-пепельные волосы и необычные светло-зеленые глаза. Он улыбнулся мне и сказал:

Я пожал плечами. Мне было и интересно, и немного не по себе. Но я настолько соскучился по общению, что готов был разговаривать с кем угодно и о чем угодно. Кстати, любопытная деталь: у интернатских слуг, прислуживающих блонди, кроме тестикул, удалены и голосовые связки, и закреплены слуги не за мальчиками, а за комнатами. Каждый год мальчики переселяются, каждый год у них новые слуги. Я даже имен не запоминал.

Рауль отвел меня в Аквариум. Раньше я там не был: в этот корпус переводили с двенадцати. Мы болтали, смеялись, брызгались, рассматривали рыб. Рауль рассказывал мне про растения и планеты, с которых их доставили. Он и тогда был немного зануден.

Как и у меня, вечерние занятия у него начинались в четыре. Из-за Аквариума мы оба пропустили обед, но это было неважно. Пора было расходиться. Мы стояли, держать за руки, смотрели друг на друга и не хотели расставаться.

- Я буду ждать в час на черно-сером перекрестке. Знаешь, где это?

В течение трех недель мы встречались ежедневно. Рауль тоже был наказан. Я скоро догадался, что его тоже разлучили с другом. Тринадцатилетние… Наверное, они уже были любовниками. Рауль не говорил об этом, а я не спрашивал. Иногда мы приходили посмотреть, как ало-зеленые играют в теннис или борются. Когда Рауль замечал, что кто-то из них смотрит на нас, он демонстративно целовал меня.

- Мне это надоело, - сказал я как-то. – Для игр на публику найди кого-нибудь другого.

- Я тебе надоел, да? – тихо спросил Рауль. Он понурился, волосы упали на лицо.

Я старался стоять очень прямо и не показывать, что мне жаль его. Хотелось обнять Рауля, утешить, но я держался. Рауль тяжело вздохнул.

- Я не использовал тебя, чтобы досадить Дэну, если ты об этом. Ну, может, чуть-чуть. Но ты действительно мне очень нравишься.

Я прикоснулся к его волосам, таким мягким и послушным, и ничего не сказал.

- Послезавтра твое наказание заканчивается. А мне остается еще два месяца, - сказал Рауль.

Теперь мы встречались только урывками, ненадолго. Рауль оживал, когда мы были вместе. Я, пожалуй, тоже. Вскоре мне предложили ускоренный курс обучение. Я знал, что справлюсь без больших проблем, и согласился. Помимо прочего, сдав экзамены, я мог досрочно сменить желто-синий шеврон на черно-розовый, а может, и сразу на ало-зеленый. Но Раулю об этом знать не стоило.

Через полгода напряженных занятий и редких коротких встреч я вошел в комнату Рауля. Он лежал на кровати одетый, спрятав лицо в подушку. Я взглядом выпроводил слугу и подождал, пока щелкнет замок. Рауль не обернулся.

- Если ты не справишься с собой до вечера, тебя опять накажут. Мне бы этого не хотелось.

Рауля аж подбросило на кровати. Он рывком перевернулся и сел.

Я щелкнул по новенькому шеврону и подошел к нему.

- Рауль, не прикидывайся идиотом. Группы формируют по уровню знаний, а не по возрасту.

- Ты и вправду крут, - уважение, прозвучавшее в голоса Рауля, мне понравилось.

- Мне понадобится твоя помощь. В группе я новичок и не знаю правил.

- Да-да, - рассеянно сказал Рауль, обнимая меня за талию и касаясь губами моей шеи. – Конечно. Я так рад видеть тебя.

Мы поцеловались – уже по-настоящему, по-взрослому. Рауль старался коснуться языком моего языка, и от неожиданности я не стал ему препятствовать. Язык у него был солоноватый, а губы – мягкие и жадные. Рауль опрокинул мена на спину и тут же оказался сверху. Его волосы упали мне на лицо, так что я не видел ничего, кроме его глаз, и слышал только стук собственного сердца и возбужденное дыхание Рауля. Мы целовались, пока не прозвучал сигнал к началу занятий.

Он помог мне встать. Я смотрел на влажное пятнышко на его серых брюках, ничего не понимая.

Курс обучения у ало-зеленых был несложен, особенно после той гонки, которую я устроил себе, чтобы быть рядом с Раулем. Хотя я был младше, чем одногруппники, слабее я не был, и по части физической подготовки не отставал, хотя, конечно, и не выделялся. Но первый день меня утомил, и после массажа и ужина я ушел в свою комнату и лег. Я уже почти уснул, когда в дверь постучали. Я приподнялся на локтях и крикнул:

Он забрался ко мне под одеяло, скинув на пол халат. Под халатом ничего не было. Мы обнялись. Это было приятно. Волосы у Рауля были влажные и холодили мне щеку.

Мы целовались. Я позволил Раулю раздеть себя. Его руки касались меня в самых сокровенных местах.

- Ты еще совсем гладкий, - удивленно шепнул он.

Я не понял, и тогда Рауль положил мою руку к себе на живот, так что я ощутил упругие кудряшки под пальцами. И пенис у него был толстый и твердый. Когда я прикоснулся к нему, он вздрогнул и затаил дыхание. Мне было безумно интересно. Я знал теорию, но как оно по настоящему?

- Сожми его, - прошептал Рауль. – Только не останавливайся.

Он тоже начал ласкать меня, постанывая каждый раз, когда я сильнее сжимал его член или трогал яички. Очень скоро он выгнулся, протяжно вскрикнул, его бедра вздрогнули, а пульсирующий член выплеснул мне на руку горячую липкую жидкость со странным запахом.

- Ох, Ясон, - обессилено выдохнул Рауль, - как хорошо…

Это был мой первый раз – если его можно назвать моим. Позже Рауль рассказал мне о неписаном законе интерната: хотя для взрослых блонди секс был под категорическим запретом, за детьми не следили.

- До восемнадцати мы можем заниматься этим, главное – не бросаться в глаза. А потом…

- Ты будешь содержать гарем, смотреть, как твои “pet’ы” трахают друг друга и кончать в штаны. Так что я не собираюсь терять время.

Но Рауль продержался год, даже не предлагая мне “полный” секс. До поры до времени ему хватало моих рук и рта, а мне – тем более. Несмотря на все старания Рауля, мое тело еще очень долго оставалось телом незрелого ребенка. Я чувствовал себя виноватым, и в конце концов Рауль воспользовался этим, чтобы получить то, чего хотел с самого начала. Уговорами и угрозами он добился моего согласия на то, чтобы попробовать “по-настоящему”. Я уступил еще и потому, что любил Рауля и верил, что он не причинит мне боли. Я ошибся. Рауль меня практически изнасиловал. Боль была невыносимая, а Рауль вжимал мою голову в подушку, чтобы я не кричал. Потом я плакал, больше от обиды, чем от боли, а Рауль просил у меня прощения и уговаривал проглотить вторую капсулку обезболивающего. Мы не разговаривали два дня, но потом помирились. Все-таки мы были друзьями.

Вскоре все повторилось, с той только разницей, что теперь я пил обезболивающее до, а не после. Рауль старался быть как можно нежнее, но это мало ему удавалось. Да и любрикантов у нас не было. Я начал бояться вечерних визитов Рауля. Ласки превратились в смесь уговоров и борьбы, из которой я слишком редко выходил победителем.

Карьера для блонди – святое, и Рауль не стал мне мешать. Мне только-только исполнилось двенадцать, когда я перешел в группу к семнадцатилетним, получив серебряный шеврон. На Рауля у меня почти не было времени. Наши встречи снова стали редкими, а постельные игры и вовсе прекратились. Рауль не упрекал меня, просто взгляд у него был умоляющий. А я изредка позволял ему ласкать меня – теперь я стал испытывать от этого настоящее наслаждение. Иногда и я ласкал Рауля – реже, чем хотелось ему, даже реже, чем хотел бы я сам.

Рауль тоже начал заниматься по спецпрограммам, но догнать меня так и не смог. Я закончил стандартный курс в тринадцать и получил кличку Уникум от одногруппников и золотой шеврон личного ученика Юпитер. Я делал прекрасную карьеру…

В свой четырнадцатый день рождения я велел привести к себе Рауля. “Детские” правила по прежнему распространялись на меня, но я уже мог приказывать, и мои апартаменты располагались вне интерната.

Рауль явился очень быстро. Похоже, он считал, что его вызвал кто-то из взрослых. Я решил, что надо помучить его ожиданием, и долго не выходил в холл. От скуки Рауль стал рассматривать стереоснимок Ниагары – я всегда интересовался Колыбелью. Я неслышно подошел к нему сзади, взял его за бедра и притянул к себе. Его ягодицы напряглись, и это меня возбудило. Как и то, что я успел перерасти его, и теперь был сильнее.

- Не оборачивайся, - велел я шепотом. – И не пытайся вырваться.

Рауль узнал меня. По голосу, по запаху, как-то еще – не знаю. Он откинул голову мне на плечо, щекоча ухо и щеку отросшими волосами, и прошептал мое имя.

Рауль послушался. Я заставил его выпятить зад и раздвинуть ноги, а потом отошел. Со стороны Рауль смотрелся потрясающе: хрупкий подросток, красивый, беззащитный и, как я надеялся, напуганный. То, что я сам был таким же подростком, только еще более юным, лишь добавляло моим ощущениям остроты и увеличивало возбуждение.

Я снова подошел к Раулю и стал ласкать его так, как ему всегда нравилось. Он возбудился мгновенно, но когда я проник в него пальцем, болезненно застонал. Его вход был настолько тесным, что даже мои пальцы причиняли ему боль, но отступаться я не собирался.

У меня любрикант был, а как же. Но Рауль все равно закричал от боли, когда мой член стал входить в него. Когда я вошел до конца, Рауль дернулся, пытаясь вырваться, но я не отпустил его. Я начал двигаться, впившись пальцами в его содрогающиеся от боли бедра. Что ж, я как никто знал эту боль. На моем члене появилась кровь, но я уже не мог остановиться. Рауль вскрикивал от каждого моего движения, по его бедрам стекала кровь, а я чувствовал и торжество, и вину, и огромное, невыносимое наслаждение.

Обычно подростки кончают быстро, но я был слишком возбужден. Не знаю, сколько это продолжалось. Под конец Рауль даже стонать не мог, только тихонько скулил, хотя я не забывал ласкать его член. Мне хотелось, чтобы он разделил удовольствие со мной. Наконец он кончил с долгим криком, в котором боли и наслаждения было поровну. Этот крик взломал плотину, и мой оргазм ворвался в Рауля бешеным потоком. Эхо моего рыка заметалось меж стен и затихло. У меня подкосились ноги, и мы рухнули на пол. Я обнял Рауля. Он едва дышал. Его анус, внутренняя поверхность бедер, мой член были покрыты быстро подсыхающей алой кровью. Я никак не мог поверить, что это сотворил я. Я перевернул его на спину, заглянул в глаза… В расширившихся на всю радужку зрачках плавал эндорфинный туман. Выброс был естественным, но настолько сильным, что я испугался. Однако меня Рауль узнал.

- Ты сам спровоцировал этот выброс. Своими мыслями. Ты же сидх, - заметил Фао.

- Наверное, - ломким голосом ответил Ясон. – Хорошо, если это правда.

Я испугался. Стоило вызвать врача, но посвящать кого-то в наши с Раулем дела я не хотел. Я натянул штаны, встал и отнес Рауля в ванную. Было тяжело. Рауль обвис у меня на руках, как мертвый. Я наполнил ванну, раздел Рауля и опустил его в теплую воду. Она моментально окрасилась кровью, и цвет все густел. Я сидел на полу около ванны, не представляя, что делать, и тут Рауль сжал мою руку.

- Не бойся. Это не разрыв мышцы. Ты не настолько велик.

Я был счастлив, что Рауль очнулся и что я не искалечил его.

- Помоги мне вылезти из ванны, иначе я так и буду кровить.

Я послушался. Рауль улегся на кушетку, и я начал его вытирать, одновременно целуя.

Я достал из тайничка тюбик “утехи девственности” - коагулянта с сильным обезболивающим и слабым наркотическим действием, и начал втирать его. Сначала Рауль постанывал сквозь стиснутые зубы, но скоро расслабился, и я смог смазать Рауля так глубоко, как только доставал палец. Слизистая у него была содрана начисто, и я не представлял, почему. Кстати, и с Тики случилось нечто подобное…

Я хвалил себя за предусмотрительность: “утеха девственности” применялась только в Академиях Мидаса для тренировки совсем молоденьких “pet’ов”, и применялась обычно “до”, а не “после”. Я разжился тюбиком через третьи руки, со смутной мыслью о том, что, возможно, я смогу приучить себя…

К вечеру Рауль окончательно пришел в себя. Мы лежали в постели, пили сок, грызли орехи и болтали с прежней, детской легкостью. Рауль не обиделся на меня, только спросил:

- Нет, - совершенно искренне ответил я. – Но я хотел, чтоб ты вспомнил, как насиловал меня. За то, что получилось так жестоко – прости.

- Долго ж ты помнишь. Теперь, надеюсь, мы в расчете

Кошмар первого раза больше не повторился, но я что-то сломал в Рауле. Он никогда больше не пытался быть активным любовником, хотя и был старшим, а я порой бывал в настроении попробовать. И хотя мы были друзьями, равными во всем, что не омрачалось даже моей привилегированностью, в постели я всегда был господином.

Прошел год – славный, полный наслаждения год. И Раулю исполнилось восемнадцать. Мы должны были расстаться.

Ночь перед выпуском Рауль провел у меня. Он был необыкновенно страстен, а потом чуть не плакал, спрятав лицо у меня на груди.

- Это же последний раз, Ясон, понимаешь? – шептал он.

Я не имел в виду нарушение законов: Рауль был до смешного лоялен, и не зря его взяли в блок “С” - лабораторию нейрокоррекции, или, как его еще называли, блок промывки мозгов.

Мне не больше, чем Раулю, хотелось расставаться. Дружба дружбой, а постель постелью: Рауль был удивительным, прекрасным любовником, и я был почти уверен, что не удержусь, и так или иначе склоню его к сексу. Для Рауля это было попросту опасно, а мне совсем не хотелось подставлять его. Все-таки я его любил.

Утром Рауль отправился в интернат, а я – к Юпитер. Состоялся неприятнейший разговор. Я просил для Рауля три года, Юпитер отказывала, но я не зря был уникумом. Я получил год для Рауля и право на особенный гарем для себя, когда этот год закончится.

Через неделю я отправился в Эос. Меня сопровождали два евнуха-телохранителя. Был вечер. Старшие разошлись, но Рауль все сидел в лаборатории. Я велел слугам никого не пускать, вошел и запер дверь. Рауль был потрясен, увидев меня, но я приложил палец к губам, требуя от друга молчания и покорности.

Рауль начал мучительно медленно снимать свой сьют взрослого. Я, не отрывая от него взгляда, сел на стул и вытянул и расставил ноги, чтобы Рауль видел, как реагирует мой член на этот импровизированный стриптиз.

Потом Рауль делал именно то, чего я хотел от него в тот вечер. Нам было так хорошо…

После я смахивал слезы с ресниц Рауля, а он ловил губами мои пальцы. Он ждал наказания за этот вечер и боялся, но не попрекал меня даже взглядом. Наконец он вздохнул и сказал:

- Да, - грустно ответил он. – Интересно, за что мне достанется больше: за секс или за слезы?

Я помог ему одеться. В сьюте Рауль выглядел так странно и немного отчужденно. Я нащупал под черной тканью его соски, слегка сжал их. Рауль прижался ко мне. Мы постояли, обнявшись. Рауль нежно перебирал мои волосы, я гладил его по спине. Нас окутала печаль, и ее облачко все сгущалось…

- Знаешь, Рауль, - сказал я, - Юпитер дала нам с тобой еще год.

- Ну ладно. Конечно, есть ограничения. Угадай, какие.

- Полагаю, ты выпросил меня для себя. Только для себя.

- Правильно. А еще в течение этого года тебе нельзя будет набирать гарем.

- Ничего. Через год будешь жить, как любой блонди.

- А я тоже соберу гарем. Максимальный срок контракта – три месяца.

Потом… Мои сладкие мальчишки, все не старше четырнадцати, но не моложе двенадцати; Раулевы “pet’ы”, на которых ему было плевать; вице-консульство в восемнадцать, звание Первого Консула в двадцать один.

И инцидент с Катце. Я купил этого “furniture” не глядя, просто прочитав досье. Каштаново-красные волосы, высокий – для “furniture” - интеллект, янтарные глаза. Ему было шестнадцать, когда он попал ко мне; через полгода я перевел его в личные слуги. Мне нравился этот молчаливый послушный мальчик с таинственным мерцающим взглядом и плавным гибким телом. Нравился намного больше, чем я был готов себе признаться. Но я выстроил для себя такую линию поведения, что даже с Раулем у меня больше не было настоящей близости. И как же мне было холодно!

Контракты “furniture” могут быть и бессрочными. Катце был так хорош… Только как-то ночью меня поднял с постели сигнал тревоги: кто-то в моем доме качал информацию из секретных баз данных. Разумеется, за терминалом сидел Катце. Тонкий, напряженный, целеустремленный… Некоторое время я просто любовался им, а потом снял с пояса хлыст и ударил. Он вскрикнул, обернулся, прижимая ладонь к рассеченной щеке… Я смотрел на капли крови, падающие на пол, на полные боли светло-карие глаза, и пытался унять бешено колотящееся сердце.

Я должен был убить его на месте. Катце забрался слишком далеко, а административное законодательство – его закрытая часть – было вполне определенно: за хакерство полагалась смерть на месте. Если бы Катце ушел с информацией, и она всплыла бы вне Эос, меня ждал бы допрос с пристрастием. Возможно, живым из блока “Z” я бы не вышел.

Катце стал моей темной, тайной половиной. Официально он был помощникам по частным поручениям и шофером для личных поездок. Фактически же – моим посредником с черным рынком Мидаса, связным и доверенным лицом. Он прекрасно хранил мои тайны – любые. Первое время я проверял его, но потом перестал. Катце можно было доверять во всем, и постепенно я стал расслабляться, когда мы оставались вдвоем. Мы начали разговаривать не только о делах. Катце был интересным собеседником: умным, саркастичным, с отличным чувством юмора. Он был необразован и угрюм, но учился быстро, а веселых лиц на Амой немного.

А потом я встретил Рики. Интерес, игра, желание, страсть… И моя деградация как блонди. Ни Рауль, ни Катце – а в том, что касалось Рики, именно он был моим доверенным другом – не понимали этой связи. Я и сам не понимал. Рауль беспокоился за меня, но обещал не вмешиваться в мое сознание. Я нарушал и административные, и персональные законы, а Рауль и Катце меня прикрывали, и блок “С” мне не грозил, пока Рауль оставался его шефом. Тогда я был убежден в этом. Три года… Хреновый из меня блонди: я не мог без нормального секса, а секс ведет к привязанностям. Я очень нуждался в этом и, возможно, Рики просто оказался в нужном месте в нужное время, когда моя броня на миг ослабла.

В конце концов, все разрешилось. Оказалось, что мне недостаточно секса, недостаточно моей привязанности к Рики. Мне нужна была его любовь, а этого я получить не мог. Было бы слишком жестоко удерживать его дальше.

А потом Рауль… Это было совершенно неожиданно и страшно. И я так и не понимаю, зачем он сделал это, когда все закончилось.

Голос Ясона затих. Вдалеке прокричал козодой. Фао встал за спиной Ясона и сжал в ладонях бледно-золотую голову.

- Отпусти мышцы, - тихо сказал Фао. – Не забывай дышать, пожалуйста.

В руках Фао Ясон обмяк и лишь изредка вздрагивал. Расслабилось лицо, застывшее маской боли. Слезы побежали по щекам. Ясон со всхлипом вздохнул и открыл глаза, ясные, как небо после дождя. Фао убрал руки со лба и затылка Ясона и вернулся в кресло. Ясон почти лежал, простыня сползла на землю.

- Легче? – спросил после долгого молчания Фао.

“Я не могу сказать тебе вслух, - думал Ясон, обращаясь к квени. – Есть вещи, через которые я не могу переступить. Но мне очень нужно это. Здесь корни моего страха и неспособности доверять до конца, из-за этого я не умею ни отдавать, ни брать. Пожалуйста, Фао, сделай это со мной. Я так устал быть сильным, я так хочу почувствовать себя слабым. Я очень прошу тебя”.

На Фао Ясон не смотрел. А квени бесцеремонно оглядывал его.

- Все-таки, Ясон, тебе придется вслух сказать, чего ты хочешь. И без иносказаний. Такие желания мало прочесть в мыслях.

- Тогда спокойной ночи. Я завтра читаю две лекции.

- А я и не позволяю хотеть себя, Ясон. И я все понимаю, но тебе все же придется. Именно потому, что это не просто прихоть тела.

Фао смотрел на Ясона. Сидх выпрямился и внятно произнес:

- Фоа, я хочу, чтобы ты взял меня, мое тело, как любовник, целиком, до конца. Мне необходимо научиться отдавать себя. Пожалуйста.

Ясон встал перед Фао – голый, с взлохмаченными волосами и почти покорный. Фао провел прохладной рукой по его телу, и Ясон дернулся. Фао коротко фыркнул и поднялся.

- Я сделаю то, о чем ты просишь. Так, как я считаю нужным.

Фао накинул на плечи Ясону рубашку из белого шелка, взял сзади за шею и повел в темноту.

- В Ардис. Здесь ты разбудишь Лери, если закричишь. Больше – никаких вопросов, иначе я лишу тебя речи.

Ясон задрожал. Не от холода – ночь была жаркой, - от почти беспечного, но непререкаемо властного тона Фао.

Квени одним движением длинных изогнутых ресниц распахнул портал – на секунду, только чтобы пройти. Темное небо Ардиса раскинулось над ними, и звезды были настолько яркими, что от деревьев падали тени.

Фао отвел Ясона под высокое раскидистое дерево, сдернул с его плеч рубашку и быстро скрутил ее в жгут, который перебросил через низко нависшую ветку, и приказал:

Ясон почувствовал щекочущее прикосновение шелка – и тут же вокруг его запястий обвились крепкие узлы, вытягивая тело вверх.

Травы внезапно обвили ступни и щиколотки Ясона так крепко, что он не смог даже приподняться на цыпочки. Все тело вытянулось и напряглось, как струна. Теперь Ясон по-настоящему испугался. Еще никогда он не чувствовал себя настолько беспомощным. Во рту мгновенно стало сухо, зрачки расширились, а кожу обжег выброс адреналина. Ясон изо всех сил рванулся, но и шелк, и трава выдержали.

Фао спокойно смотрел, как страх, овладевший Ясоном, нарастает, переходя в ужас, а ужас сменяется паникой. Она была столь огромна и всепоглощающа, что Ясон не мог даже кричать; он лишь метался в своих путах, пока не обессилел и почти повис на ветке.

Теплый порыв ветра унес запахи пота и пережженного адреналина, пошевелил волосы Ясона, высушил выступившую на теле влагу.

- Смотри, Ясон, - тихо сказал Фао. – Просто смотри.

Он стоял перед Ясоном совершенно обнаженный. Кокон нейтральности – “я не позволяю хотеть себя” - исчез. Фао подошел к Ясону так близко, что их тела почти соприкоснулись. Ясон вдохнул темный, будоражащий и неуловимо морской запах волос, и внезапно ему захотелось ощутить на своем теле длинные смуглые пальцы, почувствовать, как они касаются сосков, скользят ниже…

Губы Фао, мягкие и влажные, прикоснулись к губам Ясона. Поцелуй был невыразимо нежным, долгим и утешающим. Ясон подался вперед, но Фао отстранился, не отрывая губ. Когда Ясон попробовал дотронуться до губ Фао языком, тот шагнул назад.

Ясон перевел дыхание. У Фао в руках появился темный флакон. Квени капнул из него на свои пальцы и провел по вискам, подглазьям, крыльям тонкого носа и мочкам ушей Ясона. Ясон ощутил странное, чувственное тепло и густой запах китайского жасмина. А Фао уже трудился над его кистями, умащая, разминая и лаская каждый палец. В этом было такое изысканное наслаждение, что Ясон начал тихо стонать. Руки Фао с почти издевательской медлительностью скользили по сведенным предплечьям, локтям, внутренней поверхности напряженных рук, расслабляя, согревая, лаская… Когда Фао отрывался, чтобы налить в ладонь еще масла, Ясон жалобно и невнятно протестовал. Но нежные руки возвращались, чтобы ласкать плечи, шею, выступившие лопатки. Ясон “поплыл”, у него закружилась голова, сознание мутилось, пульс бился, казалось, во всем теле. Фао добрался до крестца Ясона, искусные пальцы скользили, скользили, скользили, пока Ясон не закричал, что он больше не может, пусть Фао возьмет его и перестанет мучить!.. Но пальцы все скользили, очерчивая границы ромба, а потом обхватили ягодицы, развели их, снова отпустили. Новая порция масла, ладони на упругих половинках, между ними. Палец Фао попытался проникнуть в тугое колечко мышц, но разочарованно выскользнул.

- Ты совсем не готов, - прошептал квени, и пытка лаской продолжилась.

Стройные лодыжки, сухощавые сильные бедра, вжимающийся плоский живот, вздрагивающие бока… Руки Фао поднялись к подмышкам, и Ясон снова взмолился:

- Отпусти себя, моя радость. Сегодня ты мой, мой, мой…

Долгая, долгая жасминовая ласка, стекающая от твердых, как камешки, и ставших невероятно чувствительными сосков – вниз, к нежной внутренней поверхности бедер, и снова поднимающаяся вверх. Когда Фао кончиком пальца осторожно провел по чуть не рвущейся уздечке, а маслянистая горячая чашечка другой ладони чуть сжала яички, Ясон перестал удерживать какое-то подобие контроля и позволил себе до конца отдаться самым ласковым, самым нежным во вселенной рукам, будящим в беспомощном теле то, что никогда еще не просыпалось. Это было что-то большее, чем ласка, большее, чем секс, это уносило в запределье, куда Ясон никогда не решался заглянуть. Но Фао вел его, спокойно, уверенно и не спеша.

Горячий, скользкий от масла палец легко вошел в Ясона, лаская, разминая, прогоняя из мышц остатки напряжения. Когда к нему присоединился еще один, Ясон откинул голову назад, на плечо Фао, чтобы не видеть сияния Млечного Пути, ослепляющего сквозь сомкнутые веки.

- Да станем мы единой плотью, единым духом, единой душой, - прерывистый, задыхающийся шепот Ясона слился с шелестящим шепотом Фао. – Да сольются наши дни и ночи, наши мысли и желания. Единая плоть, единая душа, единый дух.

И Фао вошел в Ясона, и это было не больно и не страшно, это просто заполняло пустоту… Ясон подался назад, прижимаясь к Фао, чувствуя его плоть, пульсацию чужого члена в себе, растекающуюся по телу сладчайшим огнем. А потом Фао начал двигаться, и Ясон уже не мог понять, где кончаются его ощущения и начинаются ощущения Фао, кто из них берет и кто дает. Не было ничего, кроме согласного движения и общего ритма.

Они не спешили. Стоны звучали в унисон, жар нарастал, а слияние становилось все полнее, и приближение оргазма было как медленный накат исполинской волны; а потом их общий оргазм взорвался сверхновой, оглушая, ослепляя и сплавляя воедино…

Дальше, дальше, дальше, не отрываясь, не отпуская, не выходя, не размыкая сплетения, опуститься на колени – ни шелка, ни травы, только горячая, впитавшая масло жасминовая кожа, только руки, закинутые назад, заведенные в замок на тонкой шее, только ласкающие грудь бледно-золотые волосы, только рука, касающаяся нежных сосочков, и рука, лежащая на животе, не дающая двинуться, только слившиеся губы, и нечем дышать, и ты никогда не был так открыт, так доступен, и так поглощен, так захвачен, и кто из вас кто, кто Ясон, кто Фао, где черное и где белое, все сливается в бесконечную спираль единства стихий, и общий ритм становится ритмом прибоя, и волны врываются в грот, кипит пена, и вода уходит, чтобы вернуться вновь, обласкать, осветить влажные стены, и снова отхлынуть, и это продолжается – продолжается – продолжается, волны растут – растут – растут, прилив все выше, и грот уже почти затоплен, и фонтаны пены и брызг взлетают вверх, во влажный, наполненный чаячьими криками воздух, и разлетаются на скалах, а вы взлетаете вверх – вверх – вверх, сквозь теплый бриз, сквозь тонкий слой облаков, все выше, и небо чернеет, а горизонт выгибается, и звезды колючие и близкие, а солнце – обжигающий мохнатый шарик, и вы летите, став единым целым, купаясь в холодном свете планет, и не торопитесь возвращаться туда, где сплелись на траве неподвижные тела…

Отзвук странных слов еще оставался в воздухе, когда Ясон проснулся. Шум прибоя, накатывающегося на галечный пляж, крики морских птиц, запахи соли и роз и особое ощущение чистоты и простора неоспоримо указывали: он в Ардисе.

- Сын, здравствуй, - услышал Ясон, и тот, чье сердце билось под рукой, встал.

- Здравствуй, папа. Не ждал… Нас было так слышно?

- Для того, чтобы принять твоего первого ученика?

- “Единая плоть, единый дух, единая душа”. Это формула вступления в брак или принятия ученика у квени; а сидхи так просят учить. Ты готов?

- Это ведь уже не имеет значения, верно? Мы не сможем отказаться. Да я и не хочу.

- Не очень. Ясон сам просил об этом, и я не видел иного пути. Но в этом было слишком много наслаждения для простого обряда.

- Тело – только инструмент, Фао, но это не значит, что использовать его неприятно. Вдобавок, ты не создан для одиночества. Помнишь Эллери?

- Он мой брат; он был моим учителем; наш договор учителя и ученика был закреплен именно таким обрядом. Ты неспроста унаследовал от него столь многое.

- Мы с ним названные братья. Я приемный сын. Именно от Эллери ты получил власть над морем.

- Спасибо, папа. Мне теперь легче. Просто иногда оторванность от Пределов Квени начинает меня пугать. Ничего странного в том, что меня не принимают, как своего, люди, но неприятие квени – страшно.

- Не беспокойся, сын. Ардис – всего лишь дальнее крыло Пределов, а ты – квени и мыслями, и поступками, и чувствами, и желаниями.

Ясон наконец решился открыть глаза. Он увидел Фао, одетого лишь в свои волосы, и мужчину в светло-коричневом рядом с ним. Ясон стал разглядывать Лазаря: типичное для фейри телосложение, поток прямых темно-янтарных волос, спадающих, как и у Ясона, ниже крестца, две золотые пряди, обрамляющие узкое лицо. На правой руке сверкало кольцо – роза ветров…

Но за этим почти обыденным обликом Ясон видел что-то непостижимое, что сознание блонди отказывалось воспринять.

Лазарь повернулся и посмотрел на Ясона. Ясон почувствовал, как сердце оборвалось и ухнуло в пустоту, а в голове билась одна-единственная мысль: “И Фао зачало и вырастило такое?!” Огромные, нечеловеческие глаза цвета расплавленного старого золота с узкими вертикальными провалами в межзвездную тьму смотрели в ярко-голубые глаза Ясона, и сидху хотелось исчезнуть, уйти из-под обжигающего драконьего взгляда, и не потому, что из одежды на нем был лишь загар. То, что оставалось в нем от блонди, темная, съеженная частичка, захлебываясь, визжала и умоляла о бегстве, скорее, сейчас, немедленно! Ясон вдохнул и попытался абстрагироваться от этой вопящей частицы, но не успел. Силуэт Лазаря замерцал, потек, расплылся, снова оформился и застыл. Над Ясоном, чуть покачивая узкой гребнистой головой на длинной гибкой шее, склонился исполинский золотой дракон. Сидх по-прежнему не видел ничего, кроме неистового кипения золота в драконьих глазах. Внезапно его оглушил свист втягиваемого узкими ноздрями воздуха, где-то ахнул Фао – и в Ясона ударило ревущее белое пламя, испепеляющее кожу, волосы, мышцы, кости, дерн, почву, гальку и даже само скальное основание…

Спустя раскаленную вечность Лазарь наклонился над Ясоном и протянул руку, помогая подняться. От резкого подъема у Ясона закружилась голова, но дракон поддержал его.

- Дети, дети, - сказал Лазарь. – Судьба у меня, видно – растить сыновей.

- Ясон, - так же тихо сказал Фао, - для детей Старшей Крови совершеннолетие наступает много позже, чем для смертных. Мы с тобой всего лишь подростки…

- Так ты будешь сегодня читать свои лекции? - спросил Ясон, не щурясь, посмотрел на солнце в зените и поставил пустой стакан.

- Язык Старшей Крови – магов фейри. Мы все говорим на нем. После полугода под заклятьем “Слова” ты знаешь язык места, в которое попал, как родной. К тому же с отцом мы и вовсе разговаривали не вслух.

- Как будто мы сейчас вслух говорим. Фао, Лазарь всерьез решил установить меня?

- А мои волосы, - Ясон тряхнул гривой, заплетенной в сотни тончайших косичек, - твоя работа? Как мне это распутать? Или просто сразу обрезать все под корень?

- Это магия, побочный поток. Бывает. У моих волос алмазный отлив тоже не от природы. Просто магия Старшей Крови метит своих адептов.

- Вот как… Ну, может, со временем я расплету их.

Ясон налил себе еще воды, а Фао сорвал виноградину с лозы, оплетавшей беседку, где они сидели.

- Мне не хотелось бы, чтобы Тики знал о прошлой ночи.

- Это не касается ни его, ни Лери, - Фао кинул ягоду в рот. – У всех свои пути.

- Не за что благодарить. Тебе еще нужна моя помощь, чтобы понять Рауля?

- Нет. Он оскорбился тем, что я не захотел быть с ним, когда отпустил Рики. Подождал, сколько смог, и решил, что если я не хочу его, я не буду хотеть никого. Я думаю, мне еще придется поговорить с ним. Все-таки мы были друзьями, такие связки не рвутся.

- Повнимательнее заглядывай в зеркала. А теперь прости, мне пора.

Фао встал. Ясон подошел к нему. Фао обнял его, поцеловал в губы. Ясон ответил с желанием, какого и сам в себе не ожидал.

- Я бы хотел попробовать с тобой без магии, просто для удовольствия, - сказал Ясон.

- Со мной не бывает без магии. Но еще – будет, моя радость.

Фао еще раз поцеловал Ясона, провел тонкой рукой по косичкам и – исчез.

Посреди ночи Тики разбудил телефонный звонок. Не открывая глаз, Тики нащупал трубку, поднес к уху и невнятно буркнул:

- Тебе стоило оформить документы на Фокса, Тики. Какая ты рысь?

- Внизу, около дома. Звоню из машины. Можно зайти?

Тики распахнул дверь в тот самый момент, когда Ясон потянулся к звонку. Был Тики совершенно голый, всклокоченный и помятый, и несло от него сильнейшим перегаром. Когда Ясон наклонился, чтобы поцеловать его, Тики отстранился.

В квартире висел почти осязаемый дух виски, дешевых духов и сигарет. Постель сползла на пол, в пепельнице громоздились окурки, на полу валялся бокал, заляпанный помадой.

Тики рухнул на кровать и тут же отключился. Ясон вздохнул, укрыл его, поднял с пола бокал и пошел на кухню поискать чистый стакан. Разгром на кухне был почище разгрома в спальне, но Ясону удалось отыскать в груде осколков чистую чашку. Воды пришлось набрать из-под крана. Пять опаловых капель – и вода стала прозрачно-голубой.

Ясон сел на кровать, усадил Тики и поднес к его губам чашку.

Морщась, Тики начал пить. Ясон не отпускал его, пока чашка не опустела.

- Что это? – спросил Тики через минуту совершенно трезво. – Какой-то ингибитор?

- Кажется, тебе помогли. Иди в душ. Где у тебя постельное белье?

- В угловом шкафу. Только не вздумай сам перестилать!

В ванной было относительно пристойно. Тики встал под душ и пустил ледяную струю. Вода больно хлестнула по груди. Тики стоял под холодной водой, пока не начал дрожать, потом сделал воду настолько горячей, насколько мог выдержать, потом снова пустил холодную.

Тики выключил воду и шагнул к стоящему в дверях Ясону. Тот закутал его в махровую простыню, подхватил на руки и отнес в спальню. Постель была заново застелена, кондиционер очистил воздух, а на подушке лежала белая роза. Ясон уложил Тики на кровать, укрыл его одеялом и закинул скомканную влажную простыню в ванную. Розу Ясон переложил Тики на грудь. Потом Ясон начал раздеваться – медленно, давая Тики возможность разглядеть каждое движение. Где-то вне поля зрения Тики вспыхнула свеча, светильник погас, и Ясон лег рядом с Тики, обнял его начал гладить мокрые волосы, плечи, целовать солоноватые веки.

- О, ничего особенного. Меня просто в очередной раз ткнули мордой в грязь и объяснили, что такому уроду только там и место. Что Амой, что Земля… И что ты здесь делаешь, я не понимаю!

- Да по фигу, на кого я нарвался. Урод я, понимаешь?

- Нет. Ты – мой любимый, мое чудо. Что же все-таки произошло? Я из Ардиса почувствовал, что тебе плохо. Прости, что не приехал раньше.

- А раньше был занят, да? И до кастрата Катце тебе дела не было, еще бы, ты же истинный сидх, что тебе до людей!

Ясон слушал, как Тики выплескивает на него свою желчь, и молчал.

- Ты уехал, я, как дурак, ждал. Полтора месяца – ни ответа, ни привета. Лери ничего не знает, Фао говорит, что ты очень занят, проход в Ардис закрыт – гуляй, Катце, веселись! Хороша была игрушка, да наскучила – в чулан. Слушай, я непрошибаемый, я с пяти лет на улице, я до приюта черных дилеров ублажал – пять кредитов или ужин за раз, меня и били до полусмерти, и насиловали, и бросали – ничего, я выжил. Так что можешь идти, переживу и это.

- Ох, Тики… Я не собирался тебя бросать и никогда не брошу. Я слишком тебя люблю.

- Прости, малыш. Я помню только четыре или пять дней. Остальное… Это Лазарь, дракон. Он зачаровал маня, наверное. Прости.

Тики не нашелся, что сказать, а Ясон гладил его, утешая, успокаивая… Тики поймал его ладонь, поцеловал ее и прижал к своей груди, у сердца.

- Знаешь, я ведь вчера пытался кого-нибудь трахнуть, - смущенно и нервно сказал Тики.

- Да нет, я расскажу. Понимаешь, чего все меня да меня, надо и мне кого-то. Тут клуб есть, довольно приятный, я там бываю иногда. Ну, потанцевал, с парой девчонок познакомился, одной вроде даже понравился. Целовалась она не так классно, как ты, но тебя-то не было. Выпили мы, пришли сюда, а я же с девчонками никогда… Я ей сказал, ну… Оказалось, что она даже шустрей, чем ты. Но как нащупала, что у меня яиц нет, заорала, что снова ей урод попался, еще как-то меня обозвала, собрала шмотки и умотала. А я нажрался. Вот. Ты не думай, мне с тобой хорошо, просто я, наверное, такой же кобель из подворотни, как и Рики. Извини.

Ясон взъерошил и без того растрепанные волосы Тики и ничего не сказал.

- Хоть выспишься. Если я куплю дом на Большой Земле, ты согласишься жить со мной?

Тики приподнялся на локте и чуть отстранился, чтобы лучше видеть лицо Ясона. Блонди, сидх – лицо оставалось непроницаемым, но Тики давным-давно научился понимать мельчайшие выражения этих прекрасных глаз.

- Ты действительно решил купить дом, - с удивлением сказал Тики. – Неужели из-за меня? Нет, не отвечай. Я не настолько много для тебя значу.

Ясон отвернулся, лег на спину и закрыл глаза. Тики прикусил губу и устроился на краю кровати, вытащив из складок простыни измятую розу. Цветок полетел на пол. Скоро Тики стал засыпать, и тут Ясон рванул его к себе, больно сжал запястья и вздернул их вверх. Тики вскрикнул, когда Ясон коленом жестко раздвинул его ноги. Через мгновение Тики лежал на спине с вытянутыми вверх руками и раздвинутыми ногами. Ясон нависал над ним, левой рукой прижимая запястья к кровати и коленями разведя вытянутые ноги Тики.

- Если тебе вздумалось копировать манеры Рики, - холодно сказал Ясон, - ты и секс получишь такой же.

И Ясон, нащупав сжавшуюся от неожиданности и страха дырочку Тики, вогнал в нее сразу три пальца на всю длину. Тики дернулся от боли и закричал, попытался отодвинуться, но не смог. Ясон внимательно рассматривал искаженное болью лицо, испуганные глаза, дрожащие губы. Потом он наклонился и поцеловал Тики, скользя языком по сжатым губам. Тики стиснул зубы, но Ясон до крови укусил Тики за нижнюю губу. Тики вскрикнул, и язык Ясона заиграл с его языком, а пальцы начали двигаться внутри.

Наконец Ясон оторвался от губ Тики и слизнул кровь.

Ясон разглядывал его лицо, по-прежнему сжимая запястья, и вдруг отпустил, поднялся и ушел в ванную. Тики сжался в комочек на большой кровати, закрыл глаза и постарался удержать слезы. Но плечи у него все равно вздрагивали.

Вернулся Ясон, сел на край кровати, провел кончиками пальцев по напряженному плечу Тики.

Ясон наклонился над Тики и прихватил губами его мочку.

- Ничего. Нет, не уходи. Пообещай, что ты больше никогда не будешь делать со мной такое.

- Да нет, здорово. Просто странно. Да еще этот жемчуг…

- Знал бы ты, как я с ним намучился, - Ясон тряхнул головой, и мелкие черные жемчужины на кончиках косичек застучали друг о друга, как капли дождя. – Может, развернешься? А то ты как ежик.

Тики осторожно перевернулся на спину. Ясон прикоснулся к его лицу.

Ясон убрал руку от распухшей губы Тики, нежно поцеловал ранку. Потом погладил Тики по животу, ниже, ниже…

Ясон легонько прикусил сосок Тики, поиграл с ним языком, поднялся к ложбинке над ключицей. Тики закричал и выгнулся, и Ясон прикусил второй сосок. Потом его губы пустились в путешествие по вздрагивающим от стонов ребрам, а руки начали ласкать бедра Тики. Тело юноши накрыли жемчужные косички, заскользили по медовой коже.

- Твой жемчуг, - задыхаясь, прошептал Тики, - нафиг не нужен. А-ах!

- Я начну снимать его прямо сейчас, - согласился Ясон.

Ясон уже целовал живот и промежность Тики, чуть покусывая и щекоча языком покрытую коротким темным пушком кожу, но старательно избегая напряженного и сочащегося прозрачной смазкой члена.

- Ну возьми его, - Тики напряг ягодицы, приподнялся, но Ясон прижал его к кровати и продолжил целовать смуглые бедра, наслаждаясь стонами любовника. Потом Ясон лег на спину и усадил Тики к себе на грудь, так что темно-розовая головка с тягучей капелькой оказалась прямо над приоткрытыми ждущими губами. Пальцы Ясона немедленно принялись играть с сосками Тики, кончиком языка сидх снял сладковатую капельку, приподняв голову, обхватил губами головку, и тут Тики резко вдвинул член в рот Ясона до самой глотки, не боясь зубов, вцепился руками в переплетение косичек, притягивая голову сидха к себе, лбом уперся в спинку кровати и начал яростно двигаться. Тики, не отрываясь, смотрел, как его член до основания скрывается во рту сидха, и как бледные горячие губы скользят по нему, не отпуская. Тики двигался все быстрее, но вдруг выкрикнул: “Нет!!!”, оттолкнулся и упал на спину. Спутанные темно-рыжие волосы мазнули по возбужденному члену сидха, и тот застонал. Тики повернул голову и легонько прошелся зубами по твердому стволу, облизал головку, пососал ее и встал на колени над Ясоном, так чтобы скользкая головка упиралась в ждущую дырочку. Ясон со стоном стиснул талию Тики руками и попытался усадить его, но Тики вцепился в его запястья и чуть приводнялся.

Хватка Ясона ослабла. Тики стал опускаться – томительно медленно. Ясон закрыл глаза, сосредоточившись на ощущении тугой и влажной хватки мышц Тики вокруг разрывающегося от возбуждения члена.

Тики начал двигаться, медленно, то до конца опускаясь на член Ясона, чувствуя, как он скользит в нем, гладя самые чувствительные точки, то приподнимаясь и почти давая члену выскользнуть из себя. Он наслаждался стонами Ясона, его страстным умоляющим взглядом, тем, насколько полно и свободно сидх отдавал себя, подчинившись заданному Тики ритму. Лис задвигался быстрее, Ясон начал вскрикивать, его лицо исказилось и стало совсем юным, рука стиснула член Тики. Несколько быстрых движений – и Тики закричал, уже не в силах сдерживать собственный оргазм. В ладонь Ясона ударил горячий прозрачный фонтанчик, и тут же лис почувствовал в себе обжигающий, взрывной оргазм сидха.

Потом она лежали рядом, расслабленно и нежно целуясь. Тики теребил жемчужины на кончиках косичек, слушал их перестук, пока Ясону это не надоело.

- Нет, но это такой кайф, когда ты проводишь волосами по моему телу, а жемчуг…

- Я понял. Жаль, я так старался. Придется снять.

- А как же. Послушай, Тики, мне придется вернуться в Танагуру. Ненадолго.

- Рауль считает, что это я предал его. Я должен разрешить ситуацию.

- “Люди забыли эту истину, но ты – помни: ты навсегда в ответе за тех, кого приручил”. Я понимаю.

В комнате повисла тишина, подчеркиваемая далеким воем полицейской сирены. Ясон уже почти уснул, когда Тики прошептал:

Ясон стоял на террасе, перегнувшись через стальные перила, и смотрел вниз, на бьющиеся о скалу волны. Чайка прокричала над его головой и с порывом подступающего урагана унеслась вглубь суши.

Тики вылетел на террасу – и остановился, не узнавая.

Рука в перчатке стиснула обтянутое белой футболкой плечо.

- Электроды, Тики, прямо в мозг. Юпитер знала, что Раулю неизвестно, где я, и все равно!

- Тики, Тики… Не о чем рассказывать. Танагура, Эос, нижний ярус, блок “Z”. Рауля держали там месяц… Я пришел за ним, а он умер. Я сказал: “Рауль, это я”, а он улыбнулся и глаза закрыл. Сердце остановилось. Ох, Тики…

И Ясон наконец заплакал. Тики обнял его. Ураган, налетев с моря, взревел вокруг них, прогнав в дом, к теплу, свечам и тишине. Слезы наконец иссякли – на сегодня. Тики губами снял последние слезы с ресниц Ясона, потом зажег благовония.

- Тики, - сказал Ясон, обнимая любовника, - я бы без тебя пропал.

- У меня для тебя сюрприз, лисенок. Я… кажется, я привез тебе собаку.