Часть 1. Горячка белая

Родители наградили меня именем Джонатан. А природа – белыми, как бумага, волосами. То есть без пигмента в принципе. Альбинос, короче. По идее, глаза у меня должны были быть красными, как у кролика Роджера после второй бутылки. А хрен – тоже белые. В детстве я мучился, часами изнывая под солнцем в надежде хоть чуть-чуть загореть. Кожа на мне лупилась и лезла клочьями, но темнеть упорно не хотела. Сверстники дразнили меня Белоснежкой и изводили вопросами, где мои гномики. Я был белой вороной в прямом и переносном смысле, и они ненавидели меня за сам факт существования. Когда я возвращался из школы, они подкарауливали меня, чтобы набить себе руку, а мне - морду.

Позже к моим несчастьям добавилось еще одно: в восьмом классе я влюбился в соседа по парте. Да-да, именно в соседа. Я всеми силами старался задавить в себе это чувство, но стоило ему невзначай коснуться меня – ну там, дружески хлопнуть по плечу, - или хотя бы посмотреть в мою сторону, я чувствовал, как у меня перед глазами все плывет и подгибаются коленки. Тогда я с прискорбием вынужден был признаться себе: я гей. Го-мо-сек-су-а-лист. С соседом по парте у меня, конечно же, ничего не получилось – он самозабвенно гонялся за юбками, компенсируя свой невысокий рост и хрупкое сложение дерзостью и самонадеянностью молодого жеребца. А я таял от нежности, втихомолку мечтая носить его на руках, защищать от каждого дуновения ветра… Потом у меня, разумеется, были приключения – метания в поисках любви, но все, к кому обращалась моя душа, воспринимали меня только как экзотическую игрушку. Проклятый белый цвет преследовал меня повсюду: я резал ножницами белые рубашки, которые во множестве мне дарились, беспощадно мусолил волосы всяческими красками… И я таки добился желаемого – помогла хна, от которой рыжеют даже черные кошки в темной комнате. Мои бесцветные хайры наконец-то начали расти с легким, едва-едва заметным золотистым оттенком. И вот, когда я торжествовал победу, напившись до потери пульса и сопротивления, меня сбил какой-то лихач в переулке. По иронии судьбы, лихачил этот урод на белом коне марки “Нисан”.

Наверное, я очень естественно смотрелся на белоснежных больничных простынях, только что слегка запачкал их красным. Последнее, что я запомнил – ослепительные белые вспышки кварцевых ламп и встревоженное бормотание врачей: “Разряд! Мы теряем его! Разряд…”

Когда я в следующий раз открыл глаза, то сначала решил, что эскулапы все-таки спасли мое бренное тело. Я лежал на чем-то жестком, а над головой моей мерзко светились мертвенно-белые лампы. Потом я пригляделся и понял: тут что-то не так. Антураж палаты, где я находился, - если, конечно, это была палата, - напоминал декорации к какому-нибудь фантастическому фильму. Два светловолосых существа неописуемой красоты, напоминающие мультипликационных эльфов, склонились надо мной. Они обсуждали нечто малопонятное, и им неведомо откуда вторил третий голос, вряд ли принадлежавший человеку.

- Хромосомный набор уникален, - сказал один из эльфов. – В жизни не видел ничего подобного, - далее последовала россыпь медицинских терминов, из которой я заключил, что другого такого урода, как я, еще поискать.

- Он, несомненно, один из нас, однако его память, его реакции, его выносливость – все почти так же примитивно, как у любого беспородного, - заметил другой эльф. – Но, с другой стороны, вот в этой части – взгляните-ка на эту цепочку – он превосходит любого блонди. Любого, - подчеркнул он. - Как вы думаете, что это может значить?

- Продолжайте исследования, - повелел невидимый механизм. – Проведите серию тестов на умственные, психологические и социальные способности.

И начали они меня гонять. Поселили меня в большой комнате, прикрепили к башке кучу всякой хероты и давай мотать мои синапсы и косинапсы на электромагнитные катушки. Ну и я их, понятно, тестировал помаленьку. Они мне вопрос – я им десять. Они мне не отвечают – я им тоже. Они пытались играть со мной во всякие идиотские психологические игры, ну, чтобы я выдал себя взглядом или допустил оговорку, но я молчал, как рыба об лед. Они мне говорят: “У тебя низкий интеллект”. И показывают мне, как круто они сами умеют все эти задачки решать. “Ну и что, - говорю, - а компьютер еще круче умеет. А у вас хоть интеллект и высокий, а мозгов все равно нет. Ну кто же задает подопытному тесты, не объяснив предварительно всех условий? Дополнительный стресс, нагрузка на сердце… Тут по одним биологическим показателям результаты колебаться будут в пределах 15% - это, по-вашему, достоверность?..”. И чувствую – уел эльфов. Призадумались. А потом разыграли мне сценку про хорошего и плохого следователя. Один говорил, что эксперимент по всем показателям неудачен, и меня нужно немедленно уничтожить, а другой – что я еще себя не показал, и пока следует сохранить мне жизнь, тем более что санкций от руководства не поступало. Ну, тут мне это надоело, и я решил, что нужно мотать. Причем, по-быстрому. Я, конечно, просек, что этот треп в моем присутствии – очередная уловка, но мало ли, что они там себе думают на самом деле?…

Я уже обнаружил, что ключом к моей палате является генетическая информация моих тюремщиков. Значит, мне нужно получить эти данные. Не так уж сложно, как кажется. За пару дней я раздобыл образцы обоих. Как? Да элементарно: эти красавчики повсюду трясли своими длиннющими девчоночьими хайрами, которые, правда, не сыпались, но осторожненько оттяпать маленький кусочек было, в общем-то, делом техники.

Теперь оставалось только ждать, пока они придут вдвоем. Зачем? Да тоже элементарно: вряд ли я смог бы убедить эту их премудрую аппаратуру в том, что из комнаты может выйти человек, который в нее не входил. А выходить будут – не оба же дверь открывать полезут…

И вот я наконец дождался. Я уже держал образцы наготове. Припомнив длину, на которую просматривался коридор, и скорость их шага, я вылетел вслед за ними буквально через пару секунд, чтобы машина не засекла особого расхождения во времени. “Получилось!” - ликовал я, пробираясь полутемными коридорами, скользя по перилам лестниц (не сочтите мальчишеством, я просто не хотел, чтобы кто-нибудь услышал мои шаги). На моем пути встретилась еще парочка дверей, которые так же успешно открылись при помощи моих генетических отмычек. Я ужасно боялся, что у дверей, ведущих непосредственно на улицу, наткнусь на полицейский пикет и буду водворен на место. Но, слава богам, обошлось. Я миновал последнюю стеклянную преграду и вышел в тихую, теплую ночь.

Отойдя подальше, я перевел дух и принялся осматриваться. Архитектура здесь была оригинальная, но даже в темноте я видел, что на старой доброй матушке Земле не могло быть построено ничего подобного. По крайней мере, еще лет 200 точно не могло. Одно из двух: либо я проснулся после летаргического сна веке этак в 25-м, либо меня похитили инопланетяне. В любом случае, я влип. Один, без денег, без документов… “Что бы сделал на моем месте великий Джедай Люк Скайуокер? – съязвил я и сам себе ответил: - Сказал бы, что у него плохое предчувствие, и позвал бы на помощь папу”. “Но послушай, у тебя же есть твои генетические отмычки! – продолжал я внутренний диалог. - При здешнем уровне технологии они же наверняка и деньги. Если уж по ним тебя выпустили из засекреченного НИИ, так неужели ж не нальют тарелку супа и рюмку чая?” Затираясь в толпы на улицах, я изрядно пополнил свой воровской арсенал – карманы моей чудной одежды распухли от разноцветного хайра. Теперь нужно найти какую-нибудь гостиницу и переночевать. Шиковать вряд ли стоит, а то еще заподозрят в чем. Тут я вспомнил, что в любой даже самой просвещенной и роскошной столице обязательно есть нищие кварталы и злачные места, где ты платишь деньги – и никто не задает вопросов. Туда-то мне и стоит отправиться. Только вот как их найти?.. А, дело плевое: надо просто идти туда, где ниже здания и меньше интенсивность освещения. Тогда я уж наверняка приду на окраину.

Часть 2. Кот рыжий, беспородный

Окраина представляла собой беспорядочное нагромождение обшарпанных зданий, разделенных грязными узкими переулками – будто кто проделал бороздки в коровьей лепешке. Народ тут практически не попадался, а те редкие прохожие, которых я окликал, почему-то быстро испарялись. Пуганые какие-то… Хотя, впрочем, места-то дикие, может, и мне тут от кого придется поиспаряться…

Изредка мне попадались какие-то бары, засиженные пьяными компаниями, но ни одного мотеля я так и не приметил. Вдобавок к моим несчастьям начался дождь. В считанные минуты я вымок до нитки.

Через полтора часа тоскливого шастанья по лужам я уже начал подумывать о том, чтобы заползти в какой-нибудь подвал и хотя бы обсохнуть. Проклятый ливень не имел ни малейшей тенденции к прекращению. Уныло фланируя по тротуару, я не сразу заметил транспортное средство, медленно едущее рядом. И встревоженный голос, раздавшийся над моим ухом, заставил меня вздрогнуть от неожиданности.

- Что случилось?..

Я обернулся.

- Простите, я принял вас за другого, - упавшим голосом сказал парень, окликнувший меня.

- За другого? – скривился я. – Да я вообще никакой! Слушай, друг, если не сильно в напряг, подкинь меня до какого-нибудь клоповника, где можно переночевать, а?

Я услышал щелчок открываемой двери и счел это приглашением садиться.

- Извини, друг, у меня повышенная влажность – выжимать можно, - бросил я, залезая на переднее сидение транспортного средства. В кабине зажегся свет, и я наконец получил возможность рассмотреть своего неожиданного спасителя. Правда, сначала я увидел только глаза – огромные прозрачные озера дымчатого золота, в которые я ухнул и тут же влюбился с первого взгляда. Зато со второго разглядел болезненно-бледное тонкое лицо, изуродованное шрамом на щеке, крепко сжатые губы, обметанные, как при сильном жаре, и нечесаные пряди прямых рыжих волос. Под глазами парня залегли глубокие темные тени – видать, не спал несколько ночей, а табаком от него шмонило так, что я невольно поморщился. Помидоры любви тоскливо завяли.

- Как вы здесь оказались? – спросил мой рыжий ангел-спаситель.

- Сам хочу знать… - пробормотал я. Он посмотрел на меня, как на умалишенного. Но подозрение в его взгляде сменилось пониманием, когда он разглядел на моей одежде лабораторные бирки. Вероятно, буквы и цифры, на них значившиеся, говорили ему что-то, чего не мог понять я.

- Так-так, - насмешливо скривился мой ангел. – Юпитер решила заняться усовершенствованием совершенных? Что-то пока не слишком удачно.

- Слушай, друг, это гнилой базар. И, между прочим, я не знаю даже, как тебя зовут. Я, правда, сам хорош… Джонатан Янг, - я отряхнул руку от воды и протянул ему. Рыжий ангел удивленно повел бровью.

- Кажется, я понял, к чему тебя готовили, - настороженно сказал он. – Ты выглядишь, как стопроцентный блонди, у тебя соответствующее имя, но разговариваешь ты, как последний монгрел в Цересе. Ладно… Зови меня Катце.

- Странное имя. Еврей, что ли? – заметив, как неаппетитно вытянулось личико моего ангела, я поспешил заверить, - Да ладно, забей. Я не антисемит, я так просто спросил.

Катце… хм… Катце… Кажется, по-немецки это значит “котенок”. Ну конечно же, это ник – какой урод будет представляться незнакомому человеку настоящим именем? Разве что я…

- Слушай, котенок, я влип, и влип капитально. Ты вряд ли зашибешь крупные бабки, если сдашь меня им: у них есть мой генетический материал, так что найти меня для них плевое дело… А вот если б ты помог мне залечь на дно…

- Может быть, ты еще подскажешь, каким образом? – скептическая усмешка из серии “этот лох не сечет, во что вляпался”.

- Да легко… - смутился я под холодным сверлящим взглядом.

Следующие пару часов мой рыжий ангел катал меня по городу на своей тачке, а я, как последний шелудивый пес, метился на каждом углу. С целеустремленностью сеятеля я повсюду разбрасывал обрывки своих волос, обрезки ногтей, кропил камни своей кровью и… ну, кое-где и другой жидкостью. Меня переполняло злорадство варвара, одержавшего победу над цивилизованным Римом: “А ну-ка, умники, поищите-ка меня теперь, когда я такой вездессущий!”.

Глубоко заполночь Катце привез меня в свою квартирку. Восхищенный простотой и гениальностью моего решения (“Прости, я, кажется, поторопился назвать тебя неудачным экспериментом”), он милостиво согласился предоставить мне временное убежище, но не дольше, чем на пару дней. Затем он обещал подыскать мне какое-нибудь жилье. Я понятия не имел, как буду жить дальше. Значит, пора приниматься за построение планов.

Я оценил собственное состояние и обнаружил, что на данный момент меня трясет, а в таком виде я не только никаких планов не построю, но и что есть, доломаю. В общем, психику надо беречь, она у меня одна, и ей за последние пару месяцев и так изрядно досталось. Для снятия напряжения подошел бы ящик пива (интересно, здесь есть пиво?), часика полтора хорошей музыки или… Я скосил глаза на своего спасителя. Зажав в зубах сигарету, Катце раскладывал для меня один из диванов. “Для меня? Или для нас?” – кольнуло где-то внизу живота, распространяясь волной тепла по всему телу. В моей дурной голове, уже отравленной тем, что в нее ударило, сама собой выстроилась цепочка фактов: меня подобрали на улице, в районе явно криминальном, и это притом, что я мальчик далеко не субтильный, и сомневаться в моей способности набить лицо было бы чревато; мне оказали серьезную услугу, грубо говоря, за спасибо, а теперь еще и домой к себе привезли… Может, я, конечно, чего-то не понимаю – все-таки, другие нравы, другая культура – но, по-моему, все прозрачно. Я никогда не любил быть “парнем на ночь”, предпочитал завязывать серьезные длительные отношения, но в качестве благодарности и в целях снятия стресса… Ну да, от него несет табаком. Но какая у него фигурка! Конечно, его уродуют эти безобразные шмотки, которым я бы нашел лучшее применение (скажем, полы помыть в общественной уборной), но он же их снимет… При этой мысли мои помидоры воспряли и сладко заныли в предвкушении.

В общем, я собрался с духом и начал осторожно, но совершенно недвусмысленно приставать к рыжему ангелу.

- Чего ты пытаешься добиться? – резко спросил Катце, отстраняясь.

- Да ничего… я просто подумал…

- Больше не думай, - оборвал он.

- Понял, отвалил… - тоскливо вздохнул я. – Извини, друг… мне показалось, что ты… ну… в общем… что ты сам… ну, не против…

- Ты что, слепой? Или смеешься надо мной? – его тонкие губы дрогнули в гримасе ядовитой злости.

- Не понял… - растерялся я. И тогда мой прекрасный рыжий ангел расстегнул ширинку. То место, где у всех нормальных мужиков растет… ну, вы понимаете, что… у моего ангела было перечеркнуто уродливыми рубцами…

- Так понятнее? – сказал он спокойно и язвительно. А я даже ответить ничего не мог, только ошалело глядел на него. Катце застегнул штаны, бросил мне “Спокойной ночи!” и уселся за свой компьютер.

“Однако… - подумал я, подобрав челюсть с полу. – Это что ж за нравы такие, чтобы такого классного парня, и вдруг…?! И ведь не спросишь, за что… и не извинишься… Идиот озабоченный!”. Окончательно раздавленная стрессом, моя психика свернулась улиткой и потребовала сна.

Но заснуть я так и не смог. Я слушал нарочито ровное дыхание Катце (он устроился на диване напротив) и готов был поклясться, что рыжий ангел не спит тоже. Дорого бы я дал, чтобы узнать, о чем он думает…

- C тобой хоть поговорить-то можно? – наконец спросил я тоскливым полушепотом.

- Ну мне же отрезали член, а не язык, - язвительно отозвался Катце. И тогда я насел на него с вопросами, которые оставили без ответа мои белобрысые тюремщики. Катце отвечал сухо, сжато, на многие вопросы нехотя. Но того, что я из него выжал, мне хватило, чтобы почувствовать себя дурно. Куда я попал?! Маленькая бесплодная планетка неизвестно где и неизвестно когда (значит, это из-за низкой гравитации я тут почти что летаю!); общество, управляемое суперкомпьютером (Matrix has you, млин!) при помощи искусственно созданных белокурых сверхлюдей... Кто-то здесь определенно начитался классиков нацизма. Хм… IQ выше 300?.. Наверное, в юности эта Юпитер была обыкновенным пользовательским компьютером, и какой-нибудь темноволосый юзер задолбал ее анекдотами про блондинок. И про секс, конечно. Потому что в этом плане тут тоже первостатейный бардак, мечта садомазохиста, ночные кошмары дедушки Фрейда. Искусства нет, культуры нет, даже у белобрысых, науки – и той нет, все законсервировано на том уровне, на котором было при заселении планеты. Им бы Ефремова почитать, “Час быка”… Интересно, они сами-то понимают, куда катятся? Или эта их Матрица окончательно промыла всем мозги? Эволюционно-социальная катастрофа, вот как это называется! В общем, я хренею, дорогая редакция…

- В каком смысле “редакция”?

Понятно, прессы тоже нет. Про гласность и свободу слова глупо спрашивать. А с историей у нас как? Запрещена? Ну кто бы сомневался!

Пока я охреневал, Катце сварил кофе недурного, кстати, качества и курил сигарету за сигаретой, а я смотрел, как белые волны дыма очерчивают тонкие ноздри, и это было так обыденно и так жутко – дым, запах кофе, жесткий диван… Весь мой мир рухнул в одночасье, и только этот рыжий парень тоненькой ниточкой дыма связывал мой рассудок с реальностью. Спутанные пряди упали на его лицо, заслоняя шрам, и теперь, в темноте, слегка размазанной уличными фонарями, он казался мне безумно красивым… и таким беззащитным!.. Он ничего не говорил о себе, но мир, в котором он жил, был слишком жесток и абсурден, и одно это вызывало невольное сочувствие. Эххх, если бы просто руку - ему на плечо, не больше!..

Наконец Катце раздавил в пепельнице последний окурок, улегся, не раздеваясь, и съежился под одеялом (в комнате было сыровато).

- Мерзнешь?.. – осторожно спросил я.

- Нет, - устало солгал он без тени злобы или язвительности в голосе.

- И я нет, - сказал я и накрыл его тем одеялом, что он дал мне. И, пока он пытался протестовать, я аккуратненько подоткнул оба одеяла, чтобы ему было теплее. Он заворочался, устраиваясь. Котенок, рыжий котенок…

Еще минут десять я слушал, как он вертится в тщетных попытках согреться, а затем решился. Скользнул к нему и устроился рядом.

- Давай, котенок, представь, что я пуховик. Ну, одеяло такое, набитое пухом. Да можно, наверное, и синтетическим волокном… Ну, в общем, большой белый пуховик, теплый и уютный, - сказал я, бережно обнимая его хрупкую фигурку.

- Я не фарфоровый, - усмехнулся он над моей осторожностью.

- А я не Кинг-Конг.

Кажется, он меня не понял, но это и не важно. Главное, что устроился у меня на плече и заснул. Я убедился, что таки да, заснул, и тогда на мгновение дал волю своей нежности – осторожно поцеловал его в макушку и шепнул “Спокойной ночи, котенок”. Катце робко прильнул ко мне и пробормотал какое-то имя, определенно мужское (что-то вроде “Джейсона”). Из этого я заключил, что не обманулся, по крайней мере, в ориентации парня.

Утром Катце ушел раньше, чем я успел проснуться. На столике меня ждал остывший кофе, четыре бутерброда с чем-то, отдаленно напоминающим колбасу, и записка, в которой ровным, почти детским почерком значилось короткое: “Буду после 12”. Я взглянул на часы – почти 11. Ладно, хорошо хоть время на этой планете идет так же, не надо привыкать к режиму. Я помыл свою помятую ощетинившуюся рожу (хотел ее побрить, но не нашел бритвы – вероятно, Катце она была без надобности) и принялся за завтрак. Набивая полный рот, я смотрел в окно и тоскливо размышлял о том, что все-таки живучая тварь человек: казалось бы, я тут до потолка должен прыгать от ужаса, а я ничего, бутерброды хаваю…

Катце пришел вздернутый и весь такой страшно деловой. Сказал, что повезет меня на новое место жительства. Я посмотрел на него глазами собаки, которую выгоняют на улицу, но делать нечего – поплелся за ним. Ужасно хотелось попросить у него что-нибудь на память, но он на что-то злился и явно не хотел, чтобы его запоминали. Так что я ограничился рыжим волоском, прилипшим к спинке сиденья.

Часть 3. Свидание с реальностью

Моим новым местом жительства оказался огромный муравейник из стекла и пластика. Он напоминал гостиницу, причем не из дешевых. Чистые светлые коридоры, улыбчивый персонал… Ну да ладно, будем надеяться, Катце знает, что делает.

Оказалось, знает, и даже слишком хорошо. Ублюдок… В комнате, куда он меня привел, в крутящемся кресле у окна восседал блонди. Важный такой, как королевский пингвин, прямо на морде написано: “я памятник себе”. Я почувствовал себя Дон Жуаном, к которому пришла в гости статуя Командора. С той только разницей, что к этой статуе я пришел сам.

- Здравствуй, Джонатан Янг, - вымолвила статуя Командора бесцветным голосом, приличествующим мраморному изваянию. – Я рад наконец-то познакомиться с тобой лично.

- Прости, я рассказал… - пробормотал Катце, стараясь слиться с обстановкой (ни дать, ни взять – мебель…). Статуя Командора окатила его ледяным взглядом и приказала выйти. Створки дверей сомкнулись за спиной иуды. Я тоскливо поглядел ему вслед, понимая, что мной в очередной раз воспользовались – помогая мне затеряться, прагматичный Катце лишь набивал мне цену... На душе стало совсем омерзительно.

- Присаживайся, Джонатан Янг, - сказало изваяние, просвечивая меня своими синими, как кобальтовые лампы, глазами. И, проследив мой взгляд (я прикидывал расстояние до окна – уж лучше разбиться насмерть, чем дать им вскрыть мои мозги), добавило скептически, - Не успеешь.

- Сам вижу, - обреченно вздохнул я и бросил кости в кресло напротив статуи Командора. – Радуйтесь, сцапали… Можете продолжать свои высоконаучные изыскания с последующей вивисекцией головного мозга и наматыванием извилин на конденсаторы…

- Ты совершенно напрасно нервничаешь, Джонатан Янг, - сказал блонди. – Мы оценили твои способности и находим весьма полезным их применение в определенной сфере. Разумеется, мы завершим исследования твоих логических построений и их корреляции с твоими нервными импульсами. Твой хромосомный набор поистине уникален…

- Да я просто альбинос, - перебил я.

- Ты блонди, - возразил он, – но блонди лишь наполовину. Гибрид, созданный in vitro для получения новых свойств.

- Я человек с планеты Земля. Мои родители зачали меня, кувыркаясь в постели, и ни один из них не похож на вашу ублюдочную расу! – резко ответил я. Мой собеседник поморщился - эти высокомерные чопорные задавалы наверняка следят за чистотой своей долбаной речи, а между собой, наверное, вообще изъясняются исключительно математическими формулами: “Коллега, ваш икс равен нулю. Так что уберите вашу гиперболу в свои пифагоровы штаны и идите на икс игрек зет. Поищите себе другую параболу”.

- Свои сокровища – самодельные рогатки, стреляные гильзы и даже один настоящий патрон 45 калибра - ты прятал под крыльцом черного хода, а твоей первой любовью был Майкл Чески, твой сосед по парте в восьмом классе… - блонди последовательно выкладывал мои самые сокровенные секреты. – Это внушенная память, Джонатан. Твои воспоминания отбирала и сортировала целая лаборатория.

Последняя ниточка, связывавшая меня с реальностью, оборвалась. Сначала у меня отобрали будущее, а теперь и прошлое. Я никто и нигде, мой мир – симулятор виртуальной реальности; все, чем я жил, все, что любил или ненавидел – все существует только в моем воображении… Так, что ли?! Эй, ребята, не смешно! Этот фильм я видел – “Матрица” называется. Ладно, значит, меня сделали вы. Хорошо, тогда вот вы мне за все и ответите.

- А куда смотрела ваша гребаная лаборатория, когда я пробовал героин?! – завопил я. – А когда я влюбился в Рокки и сбежал из дома, разругавшись с предками, а через полгода этот хмырь меня выставил на улицу, в чем мать родила?!

- Тебе лишь предлагали те или иные ситуации, но линию своего поведения ты выбирал сам, - объяснил блонди. – И надо заметить, что в половине случаев ты вел себя непредсказанным образом. Но, тем не менее, заданными свойствами ты обладаешь. Эксперимент удачен. А теперь, Джонатан Янг, ты возвращаешься домой.

- Это куда же? В пробирку? – съязвил я.

- В Эос. Для тебя зарезервировано место младшего сотрудника в отделении С, - и, предваряя мои вопросы, - Терпение, Джонатан. Ты узнаешь все, что будет необходимо.

- Последний вопрос, ваша честь. Какими свойствами я обладаю?

Блонди окинул меня суровым взглядом и холодно улыбнулся:

- Сожалею, это закрытая информация.

Часть 4. С воем среди своих

Отделение С оказалось небольшой конторой, чья деятельность туманно именовалась “обеспечением коммуникаций”. Мой шеф – надменный айсберг по имени Рауль Ам – проинструктировал меня относительно того, как себя вести.

- По факту, каждый блонди является продуктом генной инженерии, и здесь ты ничем не отличаешься от других, - вещал он с видом Великого Инквизитора. - Мысли о собственной уникальности недопустимы, - далее следовал перечень принятых в Синдикате взысканий. В общем, ненавязчиво и доходчиво: сиди, дитя, не высовывайся, делай, как мы.

Засим я был отправлен на рабочее место - постигать нелегкую науку государственной статистики.

В скором времени я окончательно убедился, что судьба таки ненавидит меня. Первое: я безнадежный тормоз. Второе, вытекающее: мои белобрысые коллеги смотрят на меня свысока и с такой холодностью, что меня не покидает ощущение, будто я нахожусь не то в морге, не то в музее восковых фигур. Третье: эта тарелка явно не моя, я такого блюда не заказывал. На своей новой исторической родине я чувствую себя героем блокбастера “Тайна одиннадцатой планеты”, этакой Алисой Селезневой в стране чудес, в окружении белых кроликов, правда, без часов и жилетов, зато в перчатках. А сама оная родина под названием Амой представляет собой планету Шелезяка: полезных ископаемых нет, флоры-фауны нет… я оглядывал своих монументоподобных коллег и с чувством высшего откровения заканчивал цитату: населена роботами.

Четвертое: предписанные мне виды досуга не сообразуются с моими моральными и эстетическими нормами. Как выяснилось, культура на Амое все же есть, но вся ниже пояса. Впрочем, всех, кроме меня, она вполне устраивает: детишки, именуемые “домашними животными”, наслаждаются своими похождениями на ниве секса и только что не умоляют: “Садистушка, помучай!”, а мои белобрысые коллеги пялятся на них с восторгом детей, дорвавшихся до родительской видеотеки. Я как примерный мальчик старался адаптироваться, но мне, понятно, даже в этой сфере хотелось большего. К тому же, вид насилия, которым мои коллеги, кажется, упивались, заставлял мои кулаки непроизвольно сжиматься. В плане своих развлечений раса блонди казалась мне сплошь сборищем выродков. Что меня, впрочем, не удивляло: население Амоя начиналось со ссыльных уголовников, а их гены как ни усовершенствуй, уголовниками и останутся (изящный реверанс в сторону Чезаре Ломброзо). Поначалу меня еще подмывало съязвить на тему гладиаторских боев, но потом я решил, что идея, не дай бог, покажется им привлекательной (юмора-то не понимают). А этого я себе никогда не прощу.

И последнее, уничтожающее: я не могу забыть Катце. Ну не могу, и все тут. Если бы не это, все остальное, наверное, еще можно было бы пережить. Но. Он был последним живым человеком, с которым я общался. Конечно, он предал меня, но разве и это не было по-человечески? Корпя ночами над служебной информацией, я мозолил глаза о монитор, тянул горький кофе и вспоминал тонкое лицо в клубах белого дыма, золотистый взгляд сквозь рассветные пряди… Я знал, что даже если и увижу Катце когда-нибудь еще, мне все равно ничего с ним не светит. Но я позволял себе мечтать. Я воображал Катце обнаженным, в разных соблазнительных и бесстыдных позах, представлял, как целую его шею и плечи, пробую на вкус нежную кожу в ямочке между ключицами, спускаюсь губами по груди, обвожу языком напряженные соски; представлял хрупкое тело, выгнутое навстречу моему члену, свои руки на его узких бедрах… ставил на стол чашку с кофе и уныло плелся дрочить в сортир.

Словом, я был в отчаянии. И с каждым днем моя депрессия прогрессировала.

Через четыре месяца мое терпение окончательно лопнуло. Я заявился в кабинет шефа без предварительной записи и с порога выпалил:

- Скажите мне, для чего я создан. Я хочу наконец это знать.

- Это закрытая информация.

- Ладно… Тогда скажите мне хотя бы вот что: я все еще подопытный кролик? Или я настоящий блонди, такой же, как все, полноправный член Синдиката?

- Второе, - сдержанно ответил Рауль Ам. – В соответствии с моим распоряжением два месяца и шесть дней назад тебе должны были объявить об окончании тестирования.

- Да, мне объявили. Ну что ж, раз я блонди, тогда я в своем праве, - сказал я и положил на стол шефа заявление с просьбой направить меня на нейрокоррекцию. Я требовал избавить меня от внушенной памяти, которая – и здесь я привел широкую аргументацию – мешает мне качественно выполнять свои обязанности блонди. Шеф внимательно изучил мое заявление, задал пару вопросов и расчеркнулся: “просьбу удовлетворить”. Я вздохнул с облегчением и весь день ждал, когда же меня пригласят на процедуру. К вечеру пришла резолюция Юпитер: “В нейрокоррекции отказать. Причина: особые свойства сознания”. Без стеснения ругаясь матом при коллегах, я настрочил новое заявление и направил его шефу с соблюдением всех установленных процедур. В конце рабочего дня шеф вызвал меня на ковер.

- Надеюсь, ты понимаешь: я делаю это для твоего же блага, - сказал он, демонстративно разодрав мое заявление на мелкие кусочки. – И надеюсь также, что тебе хватит сознательности не повторить свою ошибку.

- Раньше вы соглашались с моими аргументами.

- Я и сейчас с ними полностью согласен. Но это не меняет дела. Правила устанавливает Юпитер.

- И что мне предлагается делать?! – в отчаянии возопил я. – Практиковаться в прыжках без парашюта с крыши Синдиката?!

- На случай, если ты не знаешь: в перечень моих должностных обязанностей входит психоаналитическое консультирование.

- Ну давайте, экзорцист… - уныло согласился я, - подставляйте жилетку…

Часть 5. Поднимите мне веки

Выслушав мою исповедь, Рауль Ам в своей обычной бескомпромиссной манере отчитал меня, напомнив, что мысли о собственной уникальности недопустимы. “Каждый блонди в той или иной мере подвержен психологическим проблемам, сходным с твоими, - вещал златокудрый инквизитор, просвечивая меня своим рентгеновским взглядом. – Но не следует забывать, что мы созданы как элита, призванная поддерживать правопорядок на планете и обеспечивать благосостояние ее граждан, и мы обязаны нести груз той ответственности, которую возложила на нас Юпитер. Запомни, Джонатан Янг: служба - прежде всего. И превыше всего. Блонди не имеет права на слабость. Привыкай держать себя в руках”.

Я слушал проповедь Рауля и чувствовал: еще немного – и я сорвусь и наору на него матом. Хоть какая-то разрядка. А может, наш психоаналитик этого и добивается? Я перехватил его взгляд – и вся моя решимость моментально улетучилась, потому что в глазах Рауля металась беспомощность пополам с безнадежностью. Несмотря на свою внешнюю холодность и строгость, он явно хотел мне помочь - и явно не знал, как. “Поедем со мной, Джонатан, - наконец предложил он со всей мягкостью, на которую только способен блонди. – Я хочу сделать тебе подарок”.

Украдкой разглядывая резной профиль “второго лица Амоя”, отраженный в тонированном стекле его личного авто, я клял себя за то, как же слеп я был прежде. Нет в нем никакой холодности, он просто угнетен и подавлен, хоть и старается скрыть это. Стремительные морщинки лучиками от глаз, – ему 34! – скорбные складочки в уголках губ, непокорная прядь, спадающая на лицо, которую он все время поправляет тонкими нервными пальцами… Все эти мельчайшие детали, почти незаметные в общем величественном облике блонди, нарисовали мне совсем другого Рауля, в котором я впервые увидел не машину – человека. “Рауль, Рауль, да я бы сам тебе подарки дарил хоть каждый день, только бы не видеть больше этой твоей грустной мягкости, граничащей с фатализмом!”. А я-то, идиот, еще себя жалел! Стыд какой! Нет, ребята, хватит, с сегодняшнего дня я буду наблюдателен, как Шерлок Холмс в Баскервиль-холле.

Поглощенный своими мыслями, я не следил за дорогой, и только выйдя из машины, понял, куда меня привезли. Мистраль, аукцион работорговли. Я никогда не ездил сюда сам, предпочитая совершать сделки через брокера по Сети: вид подростков, покорно ожидающих своей участи, вызывал в моей голове мысли о революции, а в желудке - такие ощущения, будто там уже кто-то штурмует Зимний. Но пренебречь заботой шефа было бы нетактично.

- Не смотри на цены, - сказал Рауль, протягивая мне каталог сегодняшних лотов класса А. – Я хочу сделать дорогой подарок.

Я вздохнул и принялся без энтузиазма листать каталог, пестреющий яркими голограммами. Дважды проглядел его от корки до корки и виновато воззрился на шефа.

- Может быть, вы мне что-нибудь посоветуете?

До начала торгов оставались считанные минуты. Рауль развернул каталог, комментируя мне достоинства и недостатки лотов, а я уныло слушал его, краем глаза наблюдая за входом. Вся эта разношерстная публика – расфуфыренные блонди, наряженные в стиле “провинциальный панк отдыхает”, юркий угодливый персонал, растерянные туристы и надменные VIP-персоны с других планет – вызывала у меня куда больший интерес, чем предмет приближающихся торгов. И вдруг…

…высокая хрупкая фигура, стремительная походка, небрежно зачесанные пряди струящегося огня… Неизменная сигарета в зубах, струйка дыма – знаком вопроса над головой: “Помнишь?” Мое сердце тут же ультимативно заявило, что в груди ему тесно, и заколотилось где-то в горле, грозясь вырваться наружу. Перед глазами словно взорвалась маленькая звезда, и жидкий огонь потек по жилам вместо крови…Я медленно сполз по спинке кресла, молясь, чтобы Катце не обернулся, не посмотрел в мою сторону.

- Шеф… - выдавил я, облизывая мгновенно пересохшие губы, – пожалуйста, давайте уйдем отсюда…

- Тебе плохо? – встревожился Рауль. – Отвезти тебя домой?

- Да… если можно… спасибо…

Шеф настоятельно рекомендовал мне в ближайшее время пройти медицинское обследование и, убедившись, что мне ничего не нужно, оставил меня наконец в одиночестве. Минут сорок я нервно метался по дому, не находя себе места. Надо было собраться с мыслями, проанализировать ситуацию и выработать стратегию дальнейших действий. Но стоило мне вспомнить о Катце, как все мысли улетучивались со скоростью спирта, колени начинали подгибаться, а ладони почему-то покрывались холодным потом.

Наконец ноги привели меня в гостиную, где стоял рояль. Я безотчетно уселся за него и попытался сыграть что-нибудь простенькое, дабы успокоиться – у меня ощутимо дрожали руки.

И там, в полутемной гостиной, освещенной лишь огнями Эоса, со мной произошло что-то, чему даже спустя годы я не сумел дать названия. Я сам не заметил, как начал импровизировать, и на острие своего инсайта увидел вдруг эту планету – больную, горячечную, измученную своей болезнью – таким я помнил Катце: обметанные губы, лихорадочный блеск в глазах, нездоровый румянец… Два образа наложились друг на друга, и осознание - “я люблю” - пришло спокойно и легко, как в детских снах являются феи. Я люблю этого человека и люблю этот мир, какие они есть – но я вижу, что они больны, и им нужно лекарство. И внезапно во мне словно что-то щелкнуло – включилась иная, новая личность. Это был я, но что-то во мне неуловимо изменилось, как будто с души сошла шелуха. Потерянный, скулящий Джонатан Янг исчез - растворился в тех звучных аккордах, которыми отвечал на мои прикосновения послушный рояль. Все, что я прежде осознавал урывками, клочками, теперь сложилось в моей голове в четкую, безукоризненно логичную схему, по которой жизнь моя выстраивалась вперед на годы.

Я люблю, а значит, я должен быть мудр, ибо только разум может лежать в основе истинной любви – любви очищающей и созидающей – а другой мне не нужно. Для той, что есть у меня, мне уже понадобится целый мир, где она могла бы расти и приносить свои плоды. Этим миром однажды станет Амой. Во имя и в целях моей любви я очищу его, взломаю эту коросту, которую прежде считал живой кожей. И, обновленный, он обратится ко мне с ответной любовью.

Таково мое решение. Отныне все, что делаю – делаю ради любви.

Часть 6. Ради любви

Музыка под моими пальцами разрослась, как запущенный сад, не стесненный более рамками садовой ограды, - и, достигнув своего апогея, завершилась торжественным аккордом, к эху которого я еще долго задумчиво прислушивался. И вдруг где-то сзади раздался шорох, заставивший меня обернуться. В темном коридоре мелькнули тени – петы порскнули, как вспугнутые зверьки. “Неужели поняли?!” - изумился я: глупость и поверхностность маленьких проституток считалась аксиомой и притчей во языцех. Что ж, этот пробел я тоже восполню. Но для начала…

Для начала я набрал домашний номер Рауля Ама.

- Шеф, я в норме. Спасибо. Вы вернули меня к жизни.

- Рад слышать, Джонатан.

- В скором времени мне вновь понадобится ваша помощь. Теперь уже в других аспектах. В частности, я хотел бы серьезно заняться генетикой.

В трубке послышался вздох облегчения. Для биохимика Рауля генетика была куда более простой и приятной темой, нежели психология.

- Буду рад оказаться полезным.

Попрощавшись с шефом, я мысленно поставил галочку “сделано” и направился в другую половину дома.

Как хозяин я имел право являться в комнаты своих рабов без предупреждения и в любое время суток. Но в мире, который я строил, - в моем мире - такое поведение было недопустимо. Поэтому, прежде чем войти к Дэни, свой мебели, я вежливо постучался.

В темноте тесной конурки, освещенной лишь монитором компьютера, плавали плотные клубы табачного дыма. Дэни вскочил и вытянулся, как новобранец перед командиром.

- Здравствуйте, Джонатан-сама!

Он смотрел на меня с преданностью дворняги, подобранной на улице. Предыдущий хозяин вышвырнул парня с волчьим билетом за то, что тот осмелился вступиться за какого-то маленького пета, которого блонди травил ну уж слишком жестоко. Когда я впервые увидел Дэни, его лицо было черно-красным от кровоподтеков и ссадин, а глаза едва открывались. Сейчас об этом напоминала лишь пара швов на скулах и над левой бровью.

- Вольно, - усмехнулся я, проходя в комнатку. И, разогнав рукой дым перед своим лицом, заметил, - Слишком уж много ты куришь.

- Простите, хозяин, я не думал, что вы… я сейчас уберу, - смутился Дэни и поспешно вытряхнул пепельницу в утилизатор.

- Это что, общая привычка всех furniture?

- Так ведь… - он совсем растерялся, - одна только радость у нас и есть, что сигарету в зубы…

У меня тоскливо сжалось сердце при мысли о том, что где-то сейчас Катце тянет сигарету за сигаретой, небрежно стряхивая пепел, и белые волны дыма струятся из его тонких губ, к которым я так мечтал прикоснуться, что почти завидовал этим хрупким бумажным цилиндрам, набитым табачной крошкой… Позже, Джонатан, все по порядку.

- Каково это – быть мебелью?.. – неожиданно для самого себя спросил я.

- Ну… - Дэни замялся и потерянно замолчал.

- Не бойся, - я взял его за плечо, - Я просто хочу услышать честный ответ.

Улыбка, появившаяся на губах Дэни, выглядела до омерзения жалко.

- Трудно это. Больно, - он потупился. – В сортир каждый раз со слезами… По утрам, когда вставать должно, а нечему, так вообще на стенку лезть хочется… А кофейку как следует шарахнешь, выкуришь пачку, да если еще ночь не спать – тогда ничего…

…Катце… Катце с кружкой кофе, с вечной своей сигаретой, Катце, уткнувшийся в монитор воспаленными бессонными глазами… Катце, котенок… Позже, я сказал!

- Прости, Дэни, - я потрепал его по плечу. – У меня к тебе дело. Как ты думаешь, дети еще не спят?

Дэни уже давно перестал удивляться тому, что я называю своих петов детьми. Ну а как еще я должен был их воспринимать?..

- Какое там спят? Они раньше трех дня и не поднимаются.

- Тогда труби общий сбор.

Шепоток стих, едва я переступил порог зала. Двадцать две пары испуганных глаз воззрились на меня, ожидая, должно быть, взбучки за несанкционированное прослушивание концерта.

- Вы все понимаете, что вы здесь не навеки, - начал я, внимательно следя за реакцией каждого. – И все вы знаете, что бывает с петами, когда их выгоняют на улицу… Поднимите руки, кто хочет выйти отсюда грамотным и с профессией, с которой можно найти работу в Танагуре.

Мне пришлось ждать не меньше двух минут, прежде чем из зала вытянулась первая робкая рука. Какие же они запуганные!.. За первой – вторая, третья… Лес рук.

- Замечательно. Предметы, которые вы будете изучать: чтение, письмо, математика, компьютерная грамотность и прикладная механика. Сегодня и завтра я побеседую с каждым в отдельности, чтобы выяснить уровень ваших знаний. У кого есть вопросы, поднимаете руку и спрашиваете. Всем все ясно? Тогда начнем. Кто из вас умеет писать?..

Через четыре с половиной часа, вымотанный до предела, я наскоро умылся и рухнул в постель. “Спокойной ночи, Оскар Шиндлер”, - усмехнулся своему отражению в зеркале и выключил свет. В голове промелькнула мысль об учебниках начальной школы, которые завтра где-то надо попытаться достать, но додумать до конца я не успел, потому что вырубился раньше, чем моя голова коснулась подушки.