Cris Koyani

DEPRIVATION

Он открыл воду и подставил затылок под тугую холодную струю. Руки, уперевшиеся в фаянсовую кромку раковины, подрагивали от напряжения. Его опять тошнило.

Капли стекали по шее и гулко стучали о сток. Он стоял так довольно долго, потом выпрямился, зарылся рукой в мокрые волосы, поднял голову. В зеркале мутно поблескивали белки широко раскрытых глаз. Он подумал, что надо бы включить свет, и тут же отогнал эту мысль. Ему не хотелось на себя смотреть.

Он набрал воды в ладони, тщательно протёр горячее лицо. Нащупывая расчёску, перевернул банку с шампунем. Вязкая жидкость с запахом земляники толчками полилась на пол. Он чертыхнулся, подхватил опрокинутый флакон, выпачкал пальцы в липком геле. Тошнота снова подступила к горлу, и он резко отдёрнул руку. Чёрт с ним, потом уберу... Он подставил пальцы под струю воды, постоял так с полминуты, закрутил кран, расчесал мокрые волосы, бросил расчёску в раковину.

Всё - в темноте. Он боялся, что снова вырвет, если посмотрит на себя в зеркало.

Он пересёк такую же тёмную спальню, прошёл на кухню. Вода капала на линолеум с его плеч и бёдер. Он подошёл к столу, включил кофеварку. Равномерное гудение механизма вывело его из ступора. Он вздрогнул, повернулся к столу, провёл рукой по пластику, надеясь наткнуться на сигареты. Наткнулся только на недоеденный сандвич. Выругался.

Включил свет.

Сигареты лежали возле плиты: мятая пачка прямо в пепельнице. Он взял её, распрямил трясущимися пальцами. Осталось ещё четыре - какого чёрта он выбросил пачку? Он попытался вспомнить, когда курил в последний раз. Потом извлёк из фольги наименее мятую сигарету, щелкнул зажигалкой, закурил. Кофеварка гудела успокаивающе. Звякнула, выключившись, когда он выкурил две трети сигареты. Он включил её снова. Ему нравился звук, который она издавала.

Сигареты закончились очень быстро. К этому времени он почувствовал себя немного лучше. Поэтому когда в дверь позвонили, даже додумался пойти в спальню и надеть халат. В принципе, это всё равно или Мадам, или кто-то из мальчишек, можно было не париться, но ему не хотелось гримасничать под оценивающими взглядами. Он никак не мог привыкнуть, что они всегда смотрят на его обнажённое тело так, будто видят нечто подобное впервые.

Звонок повторился, когда он уже отпирал дверь. Из коридора потянуло сквозняком. Он поёжился, переступая босыми ногами, поднял глаза. И на миг даже обомлел.

- О, какие люди, - только и сказал. И подумал: а хорошо, что всё-таки оделся, мать его так. - Чем обязан?

Короткий внимательный взгляд из-под падающих на глаза рыжих прядей. Голос немного невнятен из-за неизменной сигареты, зажатой в зубах.

- Может, впустишь меня сначала?

Он ступил в сторону. Катце вошёл. С его плаща текла вода.

- Там что, дождь идёт?

- С утра. Ты был сегодня на улице?

- Был...

Катце быстро взглянул ему в глаза, перекинул сигарету в другой уголок рта, прислонил сложенный зонт к стене, шагнул вперёд.

- Разуться, - коротко велел он.

Катце улыбнулся.

- Вижу, ты в порядке.

- А почему это я должен быть не в порядке?

- Так, - уклончиво ответил тот и нагнулся расшнуровать ботинки. Струйка сигаретного дыма взвилась над рыжеволосой головой.

- Свари мне кофе.

- Уже.

- Ну так налей.

Он пошёл обратно на кухню, чувствуя странное облегчение и машинально туже подвязывая пояс халата. Достал чашки, разлил кофе. Хотел вытряхнуть окурки из пепельницы, но не успел. Катце вошёл, молча сел за стол, на своё привычное место - если, конечно, можно называть привычным местом стул, на котором сидел три или четыре раза.

- Опять куришь.

- Ага. У меня закончились, кстати. У тебя есть?..

- Конечно есть. Но я тебе не дам.

- Жмот.

- Дарки, я серьёзно. Мадам говорит, клиенты жалуются. От тебя постоянно несёт то стаутом, то дрянным табаком.

- Не постоянно.

- Часто.

- Ну да, это ближе к истине.

Катце потушил бычок в пепельнице, тут же вытащил следующую сигарету. Он казался усталым.

- Ты теряешь форму.

- Это всё, что тебя на самом деле волнует, м-м?

- Дарки, сколько раз я должен доказывать, что я тебе не враг?

Он почувствовал себя виноватым. Конечно, Катце ему не враг. Более того – возможно, единственный друг, который у него когда-либо был.

- Что ещё говорит Мадам? – неожиданно для самого себя спросил он.

- Что ты вызверяешься на клиентов.

- Вызверяюсь?

- Я процитировал.

Он кивнул, глотнул кофе. Пить не хотелось, но его будоражил запах. Потом отставил чашку, откинулся на спинку стула, улыбнулся – открыто и очень спокойно.

- Катце, все иногда устают, правда? Это… это нормально… да?

- Я не знаю.

Он снова усмехнулся, пряча за улыбкой неловкость, потянулся к пепельнице, погрузил пальцы в холодную кучку окурков, выискивая бычок подлиннее, получил по рукам.

- Дарки! Совсем с ума сошёл?!

- Ага, вроде того. Видишь, до чего докатился?

Их глаза снова встретились.

- Дай мне закурить, - сказал он. – Пожалуйста.

Катце молча вытащил сигарету, протянул ему. Он прикурил, медленно затянулся, наполняя лёгкие сладковатым дымом, почти сразу же выдохнул в пол.

- Откуда у тебя этот фингал? Клиент?

- Упал с лестницы на дверь.

- Постоянный?

- С лестницы на дверь, Катце.

Прямой взгляд: глаза в глаза, никаких увёрток, никакой лжи. Только нежелание говорить правду. Всю. Пока что.

- Дарки, скажи мне, кто это сделал. Ты же знаешь, как я отношусь к таким вещам. Одно твоё слово, и этому человеку сюда больше хода нет.

Он опёрся локтем о стол, прижал запястье ко лбу. Прикрыл глаза.

- С лестницы. На дверь.

Катце раздражённо вздохнул, а он тихо усмехнулся, не поднимая век. Катце хороший, надёжный и заботливый, но чаще всего он далеко, а Мадам рядом. И у Мадам свой взгляд на подобные вещи. Есть проблемы – уладим локально, не получится – тогда и озаботим вышестоящих. Он мог бы сказать Катце…. Он мог бы многое ему рассказать, но не видел в этом смысла. Абсолютно никакого.

Он обнаружил, что сигарета почти догорела, поспешно затянулся, роняя пепел в остывающий кофе. У него вдруг задрожали пальцы.

- Мадам говорит, все иногда устают. Это просто… ну… чёрная полоса.

Катце потушил сигарету, встал, неторопливо обошёл стол, остановился у него за спиной. Сильные руки легли ему на плечи, стали разминать мышцы – бережно, уверенно, умело. Он запрокинул голову, закрыл глаза, почувствовав, как вдруг пересохли губы. Гибкие пальцы мяли его плоть, осторожно и почти страстно. Почти… да, всё дело в этом почти.

- Дарк, - далёкий, странно глубокий голос, - если тебе нужен отпуск, только скажи.

- Отпуск, - одними губами повторил он, с головой погрузившись в вязкое мутное тепло, затопившее его тело.

- Да, отпуск. Две недели, месяц. Никаких проблем.

- У меня нет денег.

- Опять?.. И на что ты их только тратишь?

- Не знаю.

- Я дам тебе, сколько понадобится. Будем считать это отпускными.

Он слушал вполуха, почти начиная дремать – сильные нежные прикосновения чужих рук расслабляли его, но и заводили одновременно. Попросить его, что ли, в который раз подумал он. Придётся попросить. Сам ведь никогда…

- Катце, почему мы…

- Не надо, Дарк.

Он вздохнул.

- И как ты можешь верить на слово всему, что тебе о нас говорят? Неужели никогда не тянуло провести ревизию?

- Первое правило сутенёра: никакого секса с подчинёнными. Но я всё равно не мог бы проверить, даже если бы захотел, ты же знаешь.

- Тебе противна сама мысль быть уке?

- Нет.

- Так в чём же дело?

- Ни в чём.

- Я мог бы…

- Дарк, пожалуйста.

Он замолчал. Напрягся на минуту, но движения крепких смуглых рук не становились небрежнее, и скоро он снова расслабился, обмяк, откинувшись на спинку стула и свесив голову на грудь. Сигарета тлела в его пальцах.

Катце наклонил голову, на миг зарылся лицом в его волосы, тут же выпрямился.

- Ты пахнешь земляникой.

- У меня был постоянный. Это его любимый запах.

- А-а. То-то я думаю.

- Катце, я…

- Молчи.

Катце отстранился, руки убрал мгновением позже. Измятые плечи слегка побаливали, но это была приятная боль. Катце отошёл от него, на ходу вытаскивая сигарету, сунул её в рот, забыв прикурить. Он очнулся окончательно и теперь смотрел на своего сутенёра со смесью нежности и удивления. Тот отгородился, во всяком случае, думал, что отгородился – снова хмурился и бросал на подчинённого пристальные взгляды, по-прежнему не замечая, что сигарета в его зубах не горит. Если бы ты позволил мне, подумал он, если бы ты… Его самого удивляли эти мысли. В них не было нежности, не было настоящего желания – пожалуй, больше любопытства. Может, это оттого, что он никогда не трахал кастратов. Впрочем, большинство кастратов не вызывали ни малейшего желания их трахнуть - тот же Мадам, к примеру. Никто не знал, как Катце удаётся сохранять стройную фигуру и низкий тембр голоса. Он снова подумал, как смешно будет выяснить, что Катце врёт насчёт своего фурнитурного прошлого. Может быть, именно поэтому и не хочет с ним спать? Зря. Мог бы уже убедиться, что кто-то, а его маленький Дарки Дарк умеет держать язык за зубами. Да-да, во всех смыслах. Причём не только умеет, но и любит. И в данном случае этот как раз достоинство, а не недостаток, которому так сокрушается Мадам.

Катце вынул из внутреннего кармана пачку банкнот, положил на стол.

- Это что, аванс?

- Премия.

- В честь чего?

- В честь моего хорошего настроения.

Он криво усмехнулся, медленно раздавил окурок, дразняще поглядывая на Катце. Тот поднял голову, вытащил изо рта так и не зажжённую сигарету и пошёл к выходу.

Он поплёлся следом. Разговаривать больше не хотелось. Внутри немного щемило; это было странное чувство. Он хотел спросить Катце, зачем тот приходил, но потом передумал.

- Ты на машине? – неловко спросил он, тут же обругав себя придурком.

- Конечно, - ответил тот и коснулся лиловеющего синяка под его глазом. В прикосновении не было нежности.

- Дарки, хорошенько об этом подумай, - коротко, отрывисто, почти зло.

О чём тут думать? С лестницы упал. Ха-ха. Он вспомнил перекошенную от злости рожу Мадам и прикрыл глаза. Пальцы Катце были тёплыми.

- Ты знаешь, где меня найти.

Он закрыл дверь на оба замка. Вернулся на кухню, вылил кофе в раковину. Порылся в пепельнице, пытаясь найти окурок подлиннее. Выходить на улицу было лень.

Потом плюнул, вдруг разозлившись на себя. Открыл холодильник, достал с нижней полки плотно закупоренную бутылку без этикетки. Отвинтил крышку, крепко приложился к горлышку. Пил, пока хватило дыхания, потом оторвался, утёр губы рукавом, забил пробку обратно, поставил бутылку на место, закрыл холодильник.

Постоял минуту, прислонившись плечом к по-зимнему холодной стенке. Подошёл к столу и нажал кнопку кофеварки. Кухня наполнилась ровным успокаивающим гудением.

Едва услышав этот звук, он согнулся пополам, и его вырвало.

* * *

- Так... Так... ну давай... давай... давва-ай, ссука...

Он стоял на четвереньках, ткнувшись головой в спинку кровати и вцепившись руками в перегородки, к которым были прикованы его руки. Клиент попался шустрый и с воображением. Впрочем, всё равно лучше, чем то, что, если верить видавшему виды Мадам, вытворяют Блонди со своими петами. Он не любил клиентов с фантазией, какого бы рода та ни была. Однажды щуплый хлыщ с красными волосами заставил его одеться в такой же красный комбинезон из латекса и, стоя на коленях, умолял выдереть розгами его тощую волосатую задницу. Он не мог вспоминать без смеха о том, как этот псих попискивал под его твёрдой, безжалостной рукой. Правда, потом всё тело страшно чесалось. Какое-то время у него была аллергия даже на презервативы.

- Да-да-даааа... Ах ты мой сладкий...

А вот этот тип другого склада. Таких больше, чем мазохистов, а жаль. Он соглашался иметь дело с бдсм-щиками только потому, что с них брали двухсотпроцентную таксу - и лишь когда ему действительно были нужны деньги. Слова Катце немного его растормошили. Он целых два дня всерьёз подумывал начать откладывать. Он ведь не собирается до конца жизни трахаться за деньги с богатенькими педерастами, не так ли? Да уж, работёнка непыльная, но слишком утомительная. Временами.

Пузатый зеленоволосый мужичок пыхтел у него за спиной, обхватив его бёдра мускулистыми руками. У него была внешность евнуха, чем-то он даже напоминал Мадам, и трудно было поверить, что "там" у него всё более чем в порядке. Да уж, зато не в порядке с головой. Ладно, чёрт с ним: парня предупредили - за любую инсценировку насилия надбавка. И повышенная ответственность в случае чего. Но особого экстрима тут не оказалось. Банально приковал к кровати и пару раз назвал сукой. Возбудиться не мог долго, робко попросил отсосать, в ответ на что получил холодный посыл. Дарк никогда не берёт в рот, разве вас не предупредили, сэр? Никогда. И за дополнительную плату тоже. У нас есть приятные мальчики-минетчики. Не изволите ли переадресоваться к ним? Нет, не изволил - немного подрочил, неловко тычась членом в несмазанный анус (ещё одна прихоть: никакой смазки. Урод), и дела пошли на поправку. Дёргался однотипно, скучно - оставалось только вцепиться руками в спинку кровати и подмахивать, с трудом сдерживая зевоту. За имитацию удовольствия на этот раз вычли - оно и понятно, бедняга так закомплексован, что ему ничего не остаётся, как разыгрывать насильника.

- О, о, у-у-у! ссучка моя маленька-яааа...

Спустил наконец. Он беззвучно вздохнул, попытался опустить таз, но клиент крепко держал его бёдрами. Гладкая сильная рука схватила и больно сжала мошонку.

- Эй!.. - возмутился он.

- Тихо, ссучка...

- Приятель, ты заплатил за один раз. Слазь давай.

- Заткнись!

- А нет так отсчитай таксу и положь на стол. Слышал, что...

- Заткнись! - заорал клиент и, схватив его за волосы, со всей силы ударил головой о спинку кровати. А силы-то немеряно... Тонкая струйка крови поползла по брови, капнула в правый глаз. Он вздохнул и обмяк.

- Чего... ты чего... эй!

Злость сменилась испугом. Клиент попытался тыкнуться в анус обмякшего тела, но быстро сдался. Зазвенели ключи, защёлкали отпираемые замки в наручниках. Он лежал неподвижно, закрыв глаза и слегка приоткрыв губы, сдерживая дыхание. Клиент несмело потряс за плечо, сопя над самым ухом.

- Парень... ты, это...

Он слабо застонал, приподнял ресницы, разыгрывая изумление.

- Что случилось?.. Я...

- Ничего-ничего, - тараторит, козёл. Да уж, чуть в штаны не наложил, должно быть. - Ты в порядке? В порядке, да?

Он приподнял руку, коснулся рассечённой брови, словно припоминая. Маслянистые глаза зеленоволосого были яркими и испуганными.

- Я же сказал... я ведь сказал?.. Вы заплатили за один раз...

- Вот что, - всё так же тараторя, клиент схватил вою куртку. У него были красивые накачанные плечи, но ужасно уродливые, почти карикатурно кривые ноги с неестественно маленькими ступнями и обвислый зад. - На. На, возьми. Это тебе. Ну, тебе, понял?.. И всё... всё нормально, да?

- Ага, - сказал он, провожая глазами мятую банкноту, пропутешествовавшую из кармана куртки зеленоволосого на столик у изголовья кровати.

Клиент умильно улыбнулся, повернулся, взъерошил ему волосы, потрепал по щеке.

- А ты хорош. Такой узенький… Я к тебе ещё приду.

- Простите, я одноразовый.

- Чего?..

- Я не веду постоянных. Прошу прощения.

Такое искренне разочарование, у-у... Чёрта с два. В этот раз старый трюк с обмороком прошёл, в другой может не пройти. Он терпеть не мог клиентов, от которых приходилось ждать подобных фокусов.

- А-а... Жаль, очень жаль.

Зеленоволосый ушёл, оставив резинку в пепельнице. Он поморщился, когда выбрасывал презерватив в мусоросжигатель. Ему казалось, что сперма зеленоволосого воняет гнилыми овощами. Небось, заразу какую имеет.

Он принял душ, как всегда тщательно отдраивая каждый квадратный дюйм облапанного жадными руками тела. Запястья слегка засаднило, когда по ним потекла горячая вода. Он вымыл член и анус дезинфицирующим раствором, вытерся насухо и пошёл на кухню курить. Не тошнило, и то хорошо. Докуривая пятую сигарету, вспомнил о предложении Катце. А ещё - о засаленной банкноте немаленького достоинства, оставленной зеленоволосым на столе. И правда, что ли, отпуск взять? Нет, не сказать, что он выдохся... Вот сейчас всё было почти нормально. Во всяком случае, не хуже чем обычно, к тому же учитывая, что клиент "тематический"... С "ванильными" всегда приятнее иметь дело. Они более предсказуемые. Он любил предсказуемость. Любил понимать, что происходит. Это было нетрудно. Почти все, кого он встречал, оказывались гораздо проще, чем можно было ожидать. За исключением Катце... Но Катце во многих отношениях был исключением.

Ладно, подумал он, отпуск. Почему нет? В самом деле. В самом деле, почему нет... почему нет, почему бы и нет...

Он поднял голову и посмотрел на своё отражение. В зеркале. Откуда зеркало?.. Откуда лицо в нём - бледное, осунувшееся, с резкими чертами, с желтеющим синяком под глазом и свежей ссадиной над бровью? Он опустил глаза, всё ещё не понимая, что происходит. Увидел свои босые ноги на зеленоватых кафельных плитках пола, стоящий колом член, тяжело вздымающуюся грудь. Увидел свои руки: одну, опирающуюся о бортик ванной, другую - приподнятую, с зажатой в ней бритвой.

Он швырнул бритву в раковину. Железо зазвенело о фаянс.

Когда его руки перестали трястись, он умылся, оделся в чистое и поехал к Катце.

* * *

- Нет. Меня удивляет, что ты вообще об этом спрашиваешь.

Сначала ему показалось, что Катце не один. Он остановился, нерешительно взялся за ручку приоткрытой двери, заглянул в щель. Катце сидел спиной ко входу, откинувшись на спинку кресла. Перед ним ярким зеленовато-синим светом горел терминал, с которого смотрело бесстрастное красивое лицо. Он тихонько скользнул в дверь, искоса поглядывая на Катце. Струйка сигаретного дыма поднималась над тёмно-рыжей головой, тянулась к потолку.

- Я же сказал, что сразу сообщу о результатах. Откуда такое нетерпение? Это на тебя не похоже.

- Я хочу быть уверен, что ты адекватно оцениваешь ситуацию, - спокойно сказал обладатель лица на терминале, и за миг до того, как это лицо повернулось в его сторону, он вдруг понял, что оно принадлежит блонди.

Он видел блонди раньше, но не слишком часто. Однажды один из них даже как-то появился в заведении. На нём был рыжий парик и тёмные очки, но черты лица, осанка и манеры за милю выдавали в нём высшего. Он провёл ночь с малышом Пиджем, и больше их никто не видел. Ни блонди, ни малыша Пиджа. Романтически настроенные дураки поговаривали, что блонди сделал Пиджа своим петом, но те, у кого была хоть капля мозгов, прекрасно понимали, что мальчишку просто прирезали.

И вот теперь блонди смотрел на него. Прямо и совершенно бесстрастно. Катце начал что-то говорить, потом осёкся, проследил направление взгляда собеседника, порывисто обернулся. Его лицо исказилось, руки сжали подлокотники.

- Как ты смел войти без стука? - прошипел Катце, слегка приподнимаясь. - Вон отсюда!

Он моргнул, пожал плечами, чувствуя что-то похожее на обиду. А фиг было дверь открытой оставлять?.. Впрочем, спорить не хотелось. Он сунул руки в карманы, вышел, демонстративно прикрыв дверь ногой. Подслушивать не стал - больно надо.

Звукоизоляция в кабинете Катце была отличная.

Катце вышел минут через десять. Распахнул дверь, смерил его неторопливым, слегка задумчивым взглядом.

- Идём, - коротко сказал он и вернулся в кабинет.

Внутри было накурено, как всегда. Странно, что он сразу этого не почувствовал. Мёртвый прямоугольник выключенного терминала темнел над столом.

Катце уселся в кресло, потянулся к пачке. Закурить не предложил.

- Никогда не входи без стука. Понял?

- Теперь понял. - Он помолчал, потом, не сумев сдержать ехидного удивления, заметил: - А ты, оказывается, птичка высокого полёта. С блонди так вот запросто...

Под взглядом Катце он осёкся. Это был странный взгляд - в нём не было злости, только глубокая, пробирающая до костей настороженность. Очень странный взгляд. Кажется, раньше Катце никогда на него так не смотрел. Что может пророчить проститутке качественно новый взгляд сутенёра?..

- Зря ты вошёл.

- Да я ничего не слышал. А насчёт того, что ты общаешься с блонди - забей. Знаешь ведь, я могила.

- Знаю, - Катце снова смерил его подозрительно оценивающим взглядом, что-то тихонько пробормотал про себя и вдруг раздавил в пепельнице только что зажжённую сигарету.

- Ты что-то хотел?

- Да. Ты говорил об отпуске. Ну вот… Я решил, что это неплохая идея.

Катце молча смотрел на него. Пристально, пронзительно, в упор. У него вдруг возникло неприятное ощущение, что его пытаются оценить в кредитах. Так на него обычно смотрели сутенёры более мелкого пошиба... но не Катце.

- Что такое? - раздражённо проговорил он.

- Ничего, - Катце откинулся на спинку кресла, устало опустил затылок на подголовник. - Прости, Дарк. Боюсь, с этим не выйдет.

- То есть... как?! - он даже слегка опешил, что с ним случалось нечасто. - Ты ведь сам предложил!..

- Обстоятельства изменились. Ты нужен мне здесь. Под рукой.

- Зачем?

- Прости, - очень сухо - больше напоминает "Заткнись".

Он машинально присел на край стола, инстинктивно пряча взгляд.

- Ты же сам предложил...

- Я скажу Мадам, чтобы он освободил тебя от смен на недельку. Но ты нужен мне здесь.

- Надолго? - убито спросил он.

- Пока не знаю. Надеюсь, что нет. Если что-то изменится, я тебе сразу скажу. И тогда махнёшь на Даарс. Или ещё куда. Идёт?

- У меня что, есть выбор? - со злостью бросил он и встал.

Катце прикрыл глаза. Его голос звучал устало:

- Дарки, мне жаль. Но сейчас ты нужен мне здесь. Так вышло. Прости.

Всё ясно. Никаких разговоров. Это злило его в Катце больше всего - он привык вертеть своими мальчишками как хочет, лишь в качестве огромного личного одолжения объясняя своё поведение. На этот раз, видимо, не повезло.

Он двинулся к выходу, чувствуя, что вот-вот взорвётся. Голос Катце настиг его у самого порога:

- И вот ещё, Дарк... Ближайшие сутки не выходи из своей квартиры. Я могу позвонить в любой момент.

Выходя, он грохнул дверью так, что с потолка посыпалась штукатурка.

* * *

Катце позвонил очень вовремя. Виллоу, забежавший якобы за некстати закончившимся сахарином, потихоньку доводил соседа по этажу до белого каления. Он почти ненавидел этого жеманного сукиного сына, впрочем, без взаимности - Виллоу регулярно к нему цеплялся, всегда по одной и той же схеме: сначала лез в душу, потом начинал лапать. Пару раз схлопотав по морде как за первое, так и за второе, на какое-то время успокаивался - а его обидчик каждый раз получал строгий выговор от Мадам, так как предпочитал бить по лицу, впрочем, сам же за это горько расплачивался, отрабатывая смену вместо Виллоу, - но потом принимался за старое. Давно не забегал - он уже начинал надеяться, что Виллоу подыскал другой объект домогательств. Ага, как же. Оставалось только удивляться, как у него хватает энергии ухлёстывать за собратьями по цеху - впрочем, он не пользовался особой популярностью среди клиентов, а славился в основном именно своим практически неисчерпаемым потенциалом. Он был семэ, и у него всегда стоял, а большинство клиентов предпочитали играть активную роль.

Виллоу как раз закончил вступление и начал переходить к непосредственной цели своего визита, когда зазвонил телефон.

- Это, наверное, Катце, - почти радостно сказал он, выскальзывая из липких крепких рук. Виллоу был очень развит для своих неполных пятнадцати лет, обладал внешностью и мускулами грузчика, и в случае чего от него было бы действительно непросто отбиться. Конечно, всегда можно нажаловаться Мадам - многие так и делали, но не все же такие стукачи.

- Катце? - в светло-зелёных глазах Виллоу проскользнуло удивление, смешанное с завистью. - Да ну, вот ещё... станет он тебе звонить.

- Спорим? - он ничем не рисковал, так как уже снимал трубку. Виллоу что-то обиженно пропыхтел, видимо, понимая, что снова обломался, но его это уже не интересовало. Тем более что звонил действительно Катце.

- Дарк, есть дело.

- Ну? - он запоздало вспомнил об отказе в обещанном отпуске и вдруг разозлился.

- Сходи в "Пердженс маркет" и купи мне сигарет.

Он выдержал паузу, ожидая продолжения. Потом понял, что ждёт напрасно, и непонимающе проговорил:

- Ну и?..

- Что "ну и"? Сходи туда и купи мне сигарет. Что конкретно тебе непонятно?

- Я... какого чёрта?! Ты что, сам сходить не можешь?

- Я занят.

- И ты звонишь мне?! У тебя что, поблизости никого нет?

- Дарк, не заставляй меня повторять. "Пердженс маркет". Немедленно. Возьми такси.

- Хоть каких сигарет-то? - почти в отчаянии спросил он.

- Всё равно, - ответил Катце и положил трубку.

Виллоу стоял в дверях на кухню. Вставший член распирал его тесные шорты.

- Дарк, - жалобно так, умоляюще.

- Мне надо уходить, - мстительно ответил он, отмахиваясь от мысли о том, до чего идиотским выглядел приказ Катце. Ехать через пол-Мидаса в маркет, где он был всего-то раз или два... кстати, в маркет, находящийся как минимум в получасе езды от оффиса Катце...

Смотрины, чёрт подери. Он горько усмехнулся. Что ж это за шишка такая, что боится даже сунуться в их заведение?.. Ладно, неважно. В конце концов, это его работа... такая у него работа.

Он выпер Виллоу за дверь и какое-то время размышлял, что надеть. Если бы приказ исходил от Мадам, вероятно, напялил бы самые старые джинсы и вылинявшую футболку. Но подводить Катце не хотелось. Даже несмотря на то, что тот повёл себя как последняя сволочь. Подумав, он остановился на чёрном лайкровом костюме: куртка с высоким воротом на молнии и брюки в обтяжку. Он всего пару раз их надевал. После минутного колебания он снял трусы и натянул штаны на голое тело. Скорее всего, принимать высокого гостя придётся сегодня же. Выходя, он мельком бросил взгляд в зеркало. Фингал сошёл, ссадина над бровью была ещё заметна, но, вроде, сильно его не портила. Ладно, к чёрту.

Он добрался до "Пердженс маркет" за двадцать минут. Таксист бросал на него странные взгляды и многозначительно сопел, но ничего не сказал. Он сохранял каменное выражение лица и расплатился, не дав на чай ни кредита. Выходя из машины, не без удовольствия отметил, что нежности во взгляде таксиста явно поубавилось.

Маркет был солидным, но не очень большим. Сигареты и выпивку продавали на первом этаже, в самом конце зала. Над прилавком тянулись балконы второго этажа, народу там было больше, чем внизу. Он окинул балкон быстрым взглядом, сам не зная, кого выискивает в пёстрой толпе. Встал в очередь, всё ещё шаря глазами по балкону, и на миг застыл, поймав смутно знакомый бесстрастный взгляд холодных светлых глаз.

Что-то ткнулось сзади в его пояс, он машинально отодвинулся, а когда снова поднял голову, тех глаз уже не было. Он лихорадочно скользнул взглядом по толпе в поиске человека с золотисто-жёлтыми волосами, почти уверенный, что ему почудилось, когда его снова толкнули в спину - чем-то небольшим и очень твёрдым.

- Какого чёрта... - раздражённо начал он, оборачиваясь, и застыл, когда чёрная прорва пистолетного дула уставилась ему в лицо.

- Что для вас? - прощебетала тоненькая продавщица, улыбаясь карамельными губками и стреляя глазками из-за очков в изящной оправке. Не получив ответа, проследила направление его взгляда и позеленела.

Парень был его сверстником, может быть, старше на год-два. Тёмно-каштановые волосы собраны в хвост, серые глаза подрагивают под почти неестественно чёткой линией красиво изломанных бровей, губы сжаты в стальную полоску, фигура культуриста, одет хреново. Пистолет, зажатый в грубой ширококостной руке, быстро скользнул между его напрягшимися лопатками к затылку.

- Сдавай кассу, - хрипловато проговорил парень, переводя взгляд на продавщицу, - или я снесу ему башку.

Продавщица захлопала наклеенными ресницами, забегала глазками, потянулась тонким пальчиком к внутренней стороне стола.

Он почувствовал, как горячая рука вцепилась в его запястье, а дуло пистолета больно вжалось в шею.

- Эй, ты это брось! - угрожающе повторил парень ещё более хриплым голосом.

Страшно, безумно, ошеломительно сексуальным.

Он осторожно повернул голову, не пытаясь высвободиться и искренне удивляясь реакции своего организма на резкий выброс адреналина. Как ни странно, кажется, никто ничего не замечал: посетителей в этой части маркета было мало, а те, кто были на балконе, смотрели на прилавки, а не себе под ноги. Продавщица, тоненько всхлипывая, выцарапывала из кассы мятые банкноты наманикюренными пальчиками. Он стоял неподвижно, наблюдая, как её руки шарят по пластику, будто бы случайно задев краешек аппарата, и слушал прерывистое дыхание парня, шевелившее волосы у него на затылке.

Не говоря ни слова, девушка вывалила на прилавок грудку купюр. Её глаза стали огромными и очень красивыми. Он почувствовал, как дуло снова ткнулось ему в спину.

- Давай, ты... собирай бабки.

- Куда? - спросил он, удивляясь собственному спокойствию и ещё больше - чему-то подозрительно напоминающему восторг.

- По хер куда! - свирепо прошипел парень. - В штаны себе засунь!

- У меня карманов нет.

- Ещё слово скажешь, я тебе мозги вышибу!

Они говорили глубоким полушёпотом, и в этом было что-то настолько интимное, что у него чуть не закружилась голова.

- Ну ладно, - сказал он и, сгребя свободной рукой кучу банкнот, стал засовывать их себе в брюки.

- Мудак, - прошипел парень и резко дёрнул его к себе. Его рука соскользнула с прилавка, розовато-зелёный снег из мятых кредиток посыпался на отполированный пол. Продавщица смотрела на них во все свои внезапно ставшие красивыми глаза. Он перехватил её взгляд и слегка улыбнулся, поражаясь сам себе. Её взгляд подёрнулся странной, почти мечтательной дымкой. Он слегка нахмурился, чувствуя, как грабитель стиснул его запястье с такой силой, что хрустнули кости - и вздрогнул, увидев двоящуюся искажённую фигуру в синем, мелькнувшую в стёклах продавщициных очков.

Они развернулись одновременно, словно в один и тот же миг почуяв опасность. Позже он удивлялся, отчего уже тогда инстинктивно воспринял приближающуюся охрану как угрозу, а не спасение. Рука грабителя метнулась верх, локоть лёг ему на горло, пистолет переместился к виску. Он задержал дыхание, чувствуя, как гулко бьётся пульс под надавившей на шею рукой.

- Стоять! Ещё шаг, и я его пристрелю!

В голосе парня сквозило такое отчаяние, что он проникся к нему настоящим сочувствием, длящимся явно дольше, чем можно было списать на банальную человечность. Когда грабитель потащил его к выходу, он думал только о том, как по-дурацки, должно быть, выглядит с распирающим слишком тесные брюки членом, а потом вспомнил, что напихал туда кредиток, и сразу успокоился. Направленные в их сторону стволы охранников, в нерешительности наблюдавших паническое отступление грабителя, казались ему направленными в него, а потому дико злили. Дула у виска он по крайней мере не видел. Правда, чувствовал, как и сильную руку, прижимавшую его к крепкому, дурно пахнущему телу, но это не причиняло ему особых неудобств.

Когда они оказались на улице, парень отпустил его и быстро толкнул к припаркованному у входа мотоциклу.

- Садись, живо! - яростно крикнул он.

Начисто игнорируя направленный в его грудь пистолет, он быстро взглянул в широко раскрытые серые глаза под удивительными изломанными бровями, глотнул хлеставший из них страх и без единого слова выполнил приказ. Парень одним движением запрыгнул на мотоцикл и через миг сорвался с места.

Он почти сразу ухватился за широкие плечи, прекрасно понимая, что если свалится или попытается спрыгнуть, оставит после себя лишь мелкую кровянистую лужицу. Ветер оглушительно свистел в ушах, дома и трассы проносились мимо сплошным потоком, слившемся в извивающуюся сине-бурую ленту, от попытки уследить за которой болели глаза. Собранные в хвост каштановые волосы били его по лицу, и после минутного колебания он осторожно опустил голову на затянутое в чёрную кожу плечо. Ему показалось, что парень вздрогнул, но уверенности не было. Пару раз он осторожно обернулся, но полицейские мигалки не появлялись. Подумаешь, велика беда. Супермаркеты грабят каждый день. Тем более что они даже не успели много взять.

Они, мысленно повторил он и улыбнулся. От парня сильно пахло потом, и его удивлял этот запах. Он привык к качественным дорогим ароматам - даже самые похотливые свиньи, с которыми ему приходилось иметь дело в борделе, благоухали как цветочная клумба. Он и не догадывался, до чего его это бесит, пока не ощутил естественный запах ярости, страха и желания. Запах чистого адреналина. Он ткнулся лицом в куртку парня и вдохнул полной грудью. Его передёрнуло, на миг он чуть не потерял сознание от отвращения, почти сразу перешедшего в восторг, и едва не свалился с мотоцикла. Парень быстро обернулся через плечо, крикнул что-то вроде: "Держись!", кажется, добавив какой-то неласковый эпитет, но ему было всё равно. Он только стиснул сильнее широкие плечи, закрыл глаза и открыл их лишь когда почувствовал, что мотоцикл замедляет ход.

Керес. Ему не приходилось часто тут бывать, и нельзя сказать, что это его расстраивало. Трущобы - они и есть трущобы. Много крыс, блох, наркоманов, монгрелов в конце концов. Он никогда не задумывался, что, в общем-то, и сам был монгрелом. Просто он был чистым, а монгрелы в его понимании представали вечно пьяными сифилитиками, принимавшими ванну по большим государственным праздникам. Такой подход не казался ему снобизмом - сам-то он прекрасно знал своё место. Просто был кое-кто, находившийся ещё ниже.

И вот он в Кересе, возле какого-то облезлого дома, половина которого выгорела начисто, а другая, похоже, подумывала, обрушиться ли ей прямо сейчас или подождать до обеда. Кое-где в верхних этажах, правда, даже сохранились стёкла, а расписанная граффити дверь казалась крепкой, но огромные дыры от обвалившейся штукатурки, наглухо заколоченные окна первого этажа и мусорная свалка почти у самой двери не придавали зданию особенно обжилой вид. Тем не менее парень с каштановыми волосами и запахом адреналина, похоже, жил именно здесь - иначе как объяснить, что, соскочив с едва притормозившего мотоцикла, он всё ещё довольно грубо схватил своего нового друга за плечо и, процедив "Шевелись!", толкнул ко входу? Правда, пистолет он больше не доставал, но дружелюбнее его поведение от этого не казалось.

Внутри было темно, сыро и очень холодно. Лестница оказалась скользкой от плесени и застаревшей блевотины, с потолка капала вода, сильно воняло мочой. Они поднялись на самый верх - парень шёл сзади, время от времени подталкивая его в спину - и вошли в неожиданно сносно обставленную квартиру, по крайней мере по сравнению со всем только что увиденным. Сразу за дверью была довольно просторная комната, заставленная по периметру креслами и диванами; посреди стоял маленький круглый стол, заваленный пустыми бутылками и обрывками газет, в углу примостился проржавевший холодильник. Здесь они не задержались и прошли к маленькой двери в самом углу, незаметной на первый взгляд. За ней оказалась крохотная комнатка с единственным заколоченным окном, низким потолком и мокрыми от сырости стенами. В ней не было ничего, кроме двуспальной кровати. Парень ступил через порог, закрыл дверь и подпёр её кирпичом. Потом повернулся. Взгляд светло-серых глаз был настороженным и почти испуганным.

"Меня буду насиловать?" - подумал он почти с восторгом и едва не расхохотался. Неудачливый грабитель выглядел до того ошалелым, что, кажется, мог думать о чём угодно, только не о сексе. А жаль... пожалуй.

- Ты куда деньги девал, засранец? - проговорил парень слегка срывающимся, всё ещё хрипловатым голосом.

- Куда ты сказал, - ответил он, ловя себя на мысли, что не знает, кто из них ошарашен больше. - Туда и девал, собственно.

- Ты просто псих, - устало проговорил парень и прислонился спиной к двери. - Давай их сюда и вали.

- Как скажешь, - он пожал плечами, чувствуя лёгкую досаду от того, что всё так быстро и просто заканчивается. Чёрт, теперь переть на своих двоих до Мидаса, а он даже не знает толком, где находится.

Всё ещё думая о том, сколько ему придётся разыскивать такси, он расстегнул ремень и стал стягивать брюки.

- Что ты делаешь?!

Изумление, звеневшее в голосе парня, вывело его из задумчивости.

- Снимаю штаны, судя по всему. Ты же туда мне велел засунуть твои сраные кредитки. Я не пойму, в чём претензии?

- Ты... ты...

Он уже спустил брюки и вываливал мятые бумажки на покрытый потёками линолеум, когда понял, что так потрясло парня. Чёрт, он же совсем забыл... Угораздило же снять трусы. И теперь он стоит со спущенными штанами чёрт знает где с монгрелом, взявшим его в заложники, а монгрел пялится на его эрегированный член.

- Что такое? - раздражённо проговорил он, впервые за всю эту дурацкую историю почувствовав себя неуютно. - Забирай свои бабки и прекрати пялиться. Никогда члена не видел?

- Я... - парень моргнул и облизнул пересохшие губы. От этого движения, а может, от взгляда восхищённо распахнутых серых глаз, в которых больше не было ни злости, ни страха, а может, от того и другого вместе, он снова почувствовал странное, очень жгучее возбуждение. Его вдруг наполнило ощущение удивительной лёгкой силы: всего, от волос до кончиков пальцев. Несколько секунд его распирало изумительное сумасшедшее чувство, будто стоит ему оттолкнуться ногами от земли, и он взлетит. Парень с каштановыми волосами, светло-серыми глазами и ломкой линией тёмных бровей стоял в пяти шагах от него, прислонившись спиной к двери, и быстро, жадно разглядывал его обтянутое лайкрой тело. Ну что ж, Катце, подумал он с усмешкой, смотрины определённо состоялись, и весьма успешно. Может быть, не так уж успешно для тебя... но я доволен...

- А если не видел, - вдруг услышал он свой голос, поразившись тому, каким низким тот вдруг стал, - то пользуйся возможностью.

Парень оттолкнулся от двери, нерешительно шагнул вперёд, потом снова и снова. В его глазах ещё метался отголосок былой неистовости, но теперь это была другая неистовость... ближе к вожделению, чем к гневу. А может быть, где-то на грани между ними.

Нога в мятом старом кроссовке наступила на рассыпанные по грязному полу кредитки. Слегка подрагивающая рука несмело потянулась к его напрягшемуся члену. Она тянулась так робко, так мучительно долго, что он, не выдержав, схватил парня за запястье и прижал его подрагивающую ладонь к своему горячему как огонь пенису, и только тогда вдруг понял, что за всю свою жизнь никогда, ни разу не делал ничего подобного

- С ума сойти можно, - прохрипел он. - Меня зовут Дарк.

- А меня... меня Гай... - с усилием ответил тот, стискивая его член с такой силой, что у него потемнело в глазах.

- Привет, Гай, - уже не слыша себя, сказал он.

- Привет, Дарк, - ответил тот и, рванув его к себе, впился ртом в его губы - жадно, требовательно и обескураживающе нежно. Он вздрогнул, застыл, пытаясь вспомнить, когда его последний раз целовали в губы, и как это вообще - целоваться, и уже через секунду отвечал на поцелуй, обхватив руками широкие сильные плечи. Когда отвердевший член Гая, горячий даже сквозь ткань, прижался к его члену, он застонал, и, не прерывая поцелуя, стал стаскивать с него джинсы. Когда его трясущиеся пальцы нащупали заткнутый за ремень пистолет, он просто позволил им вытащить его и швырнуть в сторону. Гай, кажется, даже не заметил этого. Через минуту они рухнули на постель, сжимая друг друга дрожащими руками, и он сам не заметил, как оказался сверху, стискивая упругие накачанные ягодицы, а потом, не раздумывая ни секунды, вонзил готовый взорваться член в призывно расширившийся анус. Он впервые в жизни был семэ, но в ту минуту не подумал об этом - просто двинулся вперёд и вверх, содрогаясь от совершенно нового, яркого и дикого наслаждения, и от ещё более яркого и дикого стремления сделать хорошо не только себе, но и тому, чья бешено пульсирующая плоть сжимала его раскалённый пенис. Он стал двигаться, сначала дёргано, почти в страхе, потом, поймав заданный Гаем ритм, всё более уверенно и плавно, сжимая его бёдра сведёнными судорогой руками, запрокинув голову, закрыв глаза и задыхаясь от нарастающей скорости. Гай дышал громко, быстро и прерывисто, изредка постанывая то ли от боли, то ли от удовольствия, его волосы прилипли к мокрой от пота спине, плечи подрагивали, анус сокращался сильно и ритмично. Смотреть на Гая было так же восхитительно и больно, как и двигаться в нём, и вскоре он стал входить в него уже машинально, загипнотизированный зрелищем мерно движущихся плеч, и очнулся лишь когда они оба вскрикнули - одновременно, в унисон, кончив с разрывом в секунду. Совместный оргазм - это сказка, миф, иллюзия для романтически настроенных придурков, он знал это всегда, но только теперь понял, какое это счастье - быть романтически настроенным придурком.

Он медленно извлёк из Гая неохотно опадающий член, с трудом опустился к нему на спину, опустил пылающее лицо на облепленную взмокшими волосами лопатку, закрыл глаза. Рука Гая нащупала и сжала его пальцы. Несколько минут они лежали в тишине, тихо и прерывисто дыша - было слышно только тиканье часов и монотонное жужжание мухи, бившейся о запертую дверь. Потом Гай осторожно выбрался из-под него, перевернул на спину и, прежде чем он успел застонать, обхватил его только-только разрядившийся член губами.

Они занимались сексом весь остаток дня. Когда щели между неплотно прибитыми к оконной раме досками наполнились темнотой, Гай оставил его на несколько минут, вернувшись почти сразу с хлебом и двумя бутылками стаута, холодными и запотевшими. Они молча поели, попили и снова взялись за дело.

Он заснул только ближе к рассвету, прижавшись мокрой щекой к тяжело вздымающейся груди Гая, вымотанный как никогда в жизни, и ошарашенный как никогда в жизни, и счастливый как никогда в жизни.

* * *

Его разбудили крики. Высокие, визгливые, матерные - сначала он решил, что это Мадам, хотя тот редко срывался на повышенные тона. Потом лениво приоткрыл один глаз, увидел вместо привычных рифлёных обоев пятно сырой штукатурки, облепленное мелкими комочками извести по краям, вспомнил всё случившееся, и только тогда проснулся окончательно.

Он лежал в постели один, спиной к двери, от которой доносились крики. Теперь, окончательно сбросив ласковые бесстыжие руки сна, он чётко слышал каждое слово, выкрикиваемое пронзительным злым голосом.

- Ублюдок! Сволочь! Скотина! Я так и знал! Подонок, кретин!! Я же знал, я всегда говорил, я как чувствовал, что ты трахаешься за моей спиной со всякой швалью!! Мразь!

Ну вот. А так хорошо начиналось. Определёно, в положении дорогой проститутки удобно одно: никаких тебе ревнивых любовников, врывающихся с утра пораньше.

- Ларри, успокойся, - сказал Гай. Это прозвучало так уверенно, так мягко, так непреклонно, так невозмутимо, что он испытал мгновенный прилив странной гордости за него, тут же сменившейся нежностью, а потом... ну да, чёрт возьми, чем она ещё могла смениться. Он тихонько вздохнул, натягивая простыню на медленно поднимающийся пенис, и обернулся. Увидел только широкую мускулистую спину Гая, на котором не было ничего, кроме трусов - эта спина, которую ему так нравилось наблюдать последние сутки или около того, почти полностью загораживала узкий проход, не давая парню, бесновавшемуся по ту сторону двери, проникнуть в это подобие спальни, к чему тот, похоже, отчаянно стремился.

- Успокойся, Ларри, давай поговорим как взрослые люди, - повторил Гай, и Ларри завопил:

- Взрослые люди?! Ты, морализатор хренов, будешь таскать сюда всяких шлюх, а пото-о-о... - вопль перешёл в вой, наполовину возмущённый, наполовину обиженный - похоже, Ларри схлопотал по зубам. Интересно, не связано ли это со словами "всяких шлюх"?.. От этой мысли у него сразу испортилось настроение. Что сказал бы Гай, если бы узнал, что его писклявый ревнивец прав на все сто?.. Проверять не хотелось.

Он свесился с кровати и ужасно обрадовался, увидев недопитую бутылку со стаутом. Оставалось как раз на хороший глоток.

- Ладно, хватит, - в голосе Гая звенел металл. - Прекрати психовать. Иди пока домой. Я тебе позвоню.

- Он мне позвонит! Вы его послушайте! Кретин! Козёл! Да чтоб я твоей рожи больше не видел! Пускай тебе теперь твоя новая шлюха минет делает, посмотрим, как это у неё получится...

Судя по звуку, Ларри упал. Скорее всего, Гай принял в этом досадном инциденте непосредственное участие.

Он медленно, с наслаждением высосал из бутылки остатки стаута и снова отвернулся лицом к окну. Сквозь щели между досками пробивались солнечные лучи.

Заскрипела прикрывающаяся дверь. Какое-то время из-за неё ещё раздавались возмущённые вопли, потом они стали удаляться, потом стихли. Он лежал, прикрыв глаза, и смотрел на кружащиеся в жёлтом тумане пылинки, пока тёплая ладонь не накрыла его плечо.

- Эй, - неуверенно, несмело, почти умоляюще.

Он вздохнул. Ничто хорошее не длится долго. Он знал это лучше кого бы то ни было.

- Проблемы из-за меня, да? - спросил он не оборачиваясь.

- Нет, - засмеялся Гай, и в этом смехе было столько облегчения, что на миг он им проникся. - Это не проблемы, это всего лишь Ларри.

- Ты поругался со своим... постоянным? - Прекрасно, Дарки Дарк, жаргон шлюхи - именно то, что сейчас нужно. Сам догадался, или подсказал кто?

- Честно говоря, я давно собирался послать его на хер.

- На чей? - спросил он и вдруг хихикнул. Ужасно глупо, но он не мог сдержаться. У него слегка подрагивали пальцы, в голове гудело, словно с перепоя. Простыни были грязными, несвежими, наверняка на них трахались многие и со многими не одну неделю подряд. Ему вдруг стало немного противно. Смеяться сразу расхотелось. Потом пришло запоздалое понимание того, что за прошедшие сутки они ни разу не пользовались презервативом. Это открытие привело его в бешенство. Не только потому, что это могло очень плохо закончиться – потому, что о презервативах он не забывал никогда: сказывалась профессиональная привычка.

Гай усмехнулся, опустил подбородок на его плечо.

- Да мне плевать, - равнодушно, до чего же равнодушно! Даже странно. - Достал он меня своей ревностью.

- Небезосновательной, верно?..

- Безосновательной... до сегодняшнего дня.

Гай наклонил голову и прижался губами к его шее. Ему вдруг захотелось убежать отсюда, умчаться как можно дальше, а лучше вообще никогда сюда не приходить... При свете дня всё казалось другим.

Он резко сел, сбросив руку, осторожно тронувшую его за пах, поискал глазами одежду, тщетно пытаясь вспомнить, куда её подевал. Эх, не до того было...

- Где мои шмотки?

- Тут где-то...

- Ясно.

Он лазил по комнатушке, подбирая расшвырянную одежду, и старался не поворачиваться без надобности к Гаю задом. С каждой минутой ему становилось всё больше не по себе. Хуже всего, что у него опять стоял, и скрыть это не было никакой возможности. Когда он уже оделся, краснея, словно девственница на первом свидании, Гай, всё это время наблюдавший за ним с кровати, сказал:

- Не уходи.

Его бросило жар от того, как он это сказал. Не умоляюще, не требовательно... изумлённо. Словно говорил совершенно очевидную и единственно верную вещь, и его страшно удивляло, что кое-кто этого не понимает.

- Надо, - отрывисто сказал он, отворачиваясь. - И так, блин... засиделся.

Гай смущённо усмехнулся, и от этой усмешки ему захотелось кричать. Он полез под кровать за ботинком, каким-то образом там очутившимся, и вскрикнул, когда на его уже обтянутую лайкрой ягодицу легла осторожная ласковая рука.

- Не смей, - прошипел он, тут же выпрямляясь.

Гай посмотрел несчастно, но руку убрал.

- Тебе же нравилось, - неловко сказал он и, переведя взгляд на предательски выпирающий член своего любовника, уже увереннее добавил: - Тебе и сейчас нравится.

- Ну да, - сухо ответил он. - Так что с того?

Гай на миг обомлел. Если бы в его лице появилась злость, это было бы легче перенести. "Катце меня убьёт, - вдруг подумал он. - Нет, сначала Мадам. Катце поизмывается над трупом".

- Ты бы, это... лучше в следующий раз к ограблению готовился, - отрывисто сказал он и толкнул дверь.

Ох, а ему-то казалось, хуже это утро быть просто не может.

Трое парней сидели в проходной комнате и пялились на него во все глаза. Двое располагались подозрительно близко друг к другу, так что вряд ли стоило ждать от них насмешек, но повышенный интерес был налицо. Судя по их относительному спокойствию, парня по имени Ларри среди них не было.

Ему понадобилось секунд пять, чтобы прийти в себя от понимания, что они были свидетелями предыдущей сцены, а может, и кое-чего ещё, но за это время они, похоже, успели разглядеть его с ног до головы (а коротко стриженый тип с распирающими футболку бицепсами, по сравнению с которыми мускулы Гая казались шнурочками, судя по всему, ещё и раздеть глазами). Он сдержанно бросил "Привет" и вылетел из квартиры на грязную заплёванную лестницу, чувствуя, что его щёки пылают. С ума сойти - ему не было так стыдно, пожалуй, с первых месяцев работы в борделе. Кажется, он понимал, почему. Чуть ли не впервые в жизни он дал волю своим чувствам. Он трахался с этим парнем сутки подряд потому, что это ему очень нравилось, а не потому что парень за это платил. И вот всё закончилось, и он снова шлюха на смотринах - жертва психологического и, чем чёрт не шутит, сексуального вуайеризма. Он не особо часто поглядывал на дверь в спальню - чёрт их знает, что они видели, хотя слышать должны были достаточно...

Он настолько погрузился в отчаяние, в которое его повергли эти мысли, что даже не заметил, как сбежал вниз по лестнице. Дверь, ведшая на улицу, оказалась заперта, и это слегка охладило его пыл. Он вспомнил, каким образом попал сюда, и впервые подумал о том, что всё это приключение не было таким уж безопасным. С чего он взял, что они просто так дадут ему уйти?.. Что мешает ему сейчас же отправиться в полицию и заложить с потрохами и Гая, и его дружков - в том, что это одна банда, сомнений как-то не возникало? Он-то знал, что не сделает этого, но у Гая думать так не было никаких оснований. Секс?.. Не смешите меня. Секс не гарантия. Это просто удовольствие. К сожалению, в нашем суровом мире удовольствие не имеет ничего общего с гарантиями.

Он подёргал ручку двери, без особого энтузиазма, впрочем, и обречённо приложился плечом к проолифенному дереву, когда по лестнице загремели поспешные шаги. Тогда он просто прислонился спиной к стене и смотрел в засранный пол, пока Гай спускался вниз. Дышал прерывисто, как будто правда бежал.

- Прирежешь меня? - коротко спросил он, подняв голову и прямо взглянув в пронзительные серые глаза, тут же изумлённо распахнувшиеся.

- Ты что?!

- Тогда выпусти.

Гай смотрел на него несколько секунд с такой беспомощностью, что он не выдержал и отвёл взгляд. Гай вздохнул, отпер дверь. Яркий свет ворвался в тёмный заплесневелый коридор, оглушил, сбил с ног. Солнце стояло уже высоко, похоже, начиналась вторая половина дня.

Он вышел, сунув руки в карманы и низко опустив голову, надеясь, что окна квартиры не выходят на эту сторону дома. Ему не хотелось, чтобы та троица глазела на их трогательное прощание.

- Ну пока, - коротко бросил он и шагнул наобум, понятия не имея, в какую сторону идти. Гай остановил его, и он ни за что не признался бы даже себе, до чего этому рад.

- Подожди... хочешь, я отвезу тебя в Мидас?

- Может быть, прямо к "Пердженс маркет"? - вскинув голову, язвительно осведомился он. - Вот круто будет: грабитель заявляется к месту преступления вместе с недавним заложником, вежливо ссаживает его и уезжает. Да меня тут же повяжут как сообщника. А у меня байка нет, драпать не на чем.

- Ну, не туда, конечно, - быстро сказал Гай, заливаясь краской. - Я... вообще, извини меня за это, я никогда раньше не...

- Заметно, - презрительно бросил он. - Это же каким надо быть кретином, чтобы одному грабить супермаркет в Мидасе. Да ещё и сигаретный отдел. Гений, блин.

- Мне были нужны деньги, - краснея ещё гуще, сказал Гай.

- А теперь и то, что добыл, спермой воняет. Грабитель хренов, - со злостью бросил он и, сплюнув, быстро пошёл прочь.

Гай догнал его, едва он свернул за угол. Схватил за плечи, крутанул на месте, прижал к себе, впился в рот. Он не сопротивлялся. У него вдруг ослабли ноги. Они стояли за поворотом, в тени, между отвратно смердящими мусорными баками, под пустыми глазницами обгорелых окон, и целовались до исступления, пока не стало перехватывать дыхание.

- Когда я смогу тебя увидеть? - тихо взмолился Гай, когда они наконец оторвались друг от друга.

- Не нравится мне это "когда", - по-прежнему холодно сказал он, чувствуя, как дрожат колени.

- Пожалуйста... Я дурак, да, но я просто с ума от тебя схожу.

"Взаимно", - подумал он, а вслух сказал:

- Даже не знаю. Я редко захожу в "Пердженс маркет".

Он намеревался снова съязвить, но яда в голосе почему-то не было. Они посмотрели друг на друга и тихо, устало рассмеялись. Руки Гая нерешительно, словно умоляюще поглаживали его плечи.

- Ладно, думаю, я попробую быть в "Depraved" завтра вечером, - сказал он и сразу почувствовал облегчение.

- Ты бываешь в таких местах? - удивлённо спросил Гай.

- Иногда.

Это была кересская забегаловка, он захаживал в неё в своё время пару раз - так, обычный свинарник, но назначить встречу в Мидасе нельзя - если бы Мадам пронюхал, что один из его мальчишек завёл себе дружка, этому мальчишке очень бы не поздоровилось. Нет, Гай не был его дружком... пока что... но рисковать лишний раз не хотелось. Его и так наверняка ждёт дома не слишком ласковый приём.

- Ладно, - проговорил он, отстраняясь. - Вроде как до завтра.

- До завтра...

Никогда на него не смотрели... так. Он пока не мог ни понять, ни хотя бы идентифицировать этот взгляд, но воздействие, которое на него этот взгляд оказывал, почти пугало. Этот взгляд стоил необходимости продираться два часа по трущобам, идти пешком через пол-Мидаса (деньги благополучно забылись в квартире Гая), получить нагоняй от Мадам... Он многого стоил.

Тогда, в то утро, он ещё сам не знал, насколько многого.

* * *

Он добрался домой только к вечеру. Надеялся проскочить в свою квартирку незамеченным, но не получилось. Впрочем, похоже, Мадам караулил его чуть не с утра... а может, и правда с утра.

- Дарк, чёртов засранец! - заорал сутенёр, с удивительной для своего веса скоростью преодолевая расстояние, отделявший его от дезертира.

Он юркнул в квартиру и хотел захлопнуть дверь, но толстые пальцы Мадам уже легли на раму, а прищемлять их он поостерёгся - вышло бы только хуже. Хотя искушение было велико.

- Где ты был?! - закричал Мадам, с силой распахивая дверь. Он вздохнул и, поняв, что избегнуть расправы не удастся, сделал бархатные глазки.

- Чай, кофе, сигаретку? - жалобно предложил он, отступая в глубь коридора. Мадам выругался, ударил кулаком по выключателю, оглядел подчиненного с ног до головы, медленно багровея.

- Я спрашиваю... где ты был? - опасным полушёпотом повторил Мадам. Он этого полушепота ему разом расхотелось дурачиться. Он знал, ему чертовски везло с сутенёрами, они действительно относились к мальчишкам по-человечески, а Мадам так и вовсе отличался редким добродушием, но шутить с ними всё же не стоило.

- В Кересе, - вздохнул он.

- В Кересе! - завопил Мадам. - Какого чёрта ты делал в Кересе?!

- Если я скажу, что меня взяли в заложники и всю ночь насиловали, ты мне поверишь?

- Прекрати пороть чушь!

- Я знал, что не поверишь, - флегматично заметил он и пошёл в ванную. От него воняло потом, спермой и помойкой, и его почти пугало то, как нравился ему этот запах. Раздевшись на ходу и побросав одежду на пол, он переступил порог ванной и захлопнул дверь прямо перед носом Мадам. Размытая фигура прильнула к матовому стеклу, требовательно постучала.

- Выйди сейчас же!

- Дать помыться, - огрызнулся он, внезапно раздражаясь. Впервые в жизни душ после секса не казался ему естественной необходимостью. Хотелось подольше сохранить следы рук на теле, запах на коже, сперму внутри себя - дикое ощущение. Обычно ему не терпелось избавиться от всего этого. Что-то изменилось, вдруг подумал он и, содрогнувшись, включил воду. Он мылся медленно, неохотно, с чувством неприятной неизбежности этих действий. Потом вытерся, обернул полотенце вокруг мокрых бёдер и вышел. Мадам всё ещё стоял у дверей, глядя на него, как бык на тореадора, размахивающего красной тряпкой.

- Ты с кем-то трахался? - Потрясённо, словно не веря. В интонации - "Попробуй только ответить "да"!"

- У меня был тяжёлый день, - сказал он, доставая из ящика стола сигареты. Один не очень точный, но экспрессивный удар - и сигареты полетели на пол, полотенце – в сторону, а он - на кровать. Мадам выглядел озабоченным. На самом деле озабоченным.

- Такие вещи недопустимы в любом случае, - мрачно сказал Мадам, потирая костяшки пальцев и глядя мимо него. - Ты это прекрасно знаешь. Ты не должен приносить заразу - раз, ты не должен делать это даром - два. Дарк, ты делал это даром?

- Я вообще ничего не делал, - сказал он, внезапно поняв, чем грозит ему другой ответ. Добрые водянистые глазки Мадам обратились на него, и он вдруг почувствовал странную липкую волну, окатившую нижнюю часть живота - словно в него плеснули кипящей карамелью. - Вообще ничего, понимаешь?

- Ты был в Кересе?

- Конечно нет. Я просто... шлялся. Катце обещал мне отпуск. Я устал... понимаешь?

- Понимаю, Дарк. Но ничем не могу помочь. Катце звонил сегодня. И вчера. Раз десять. Он оторвёт тебе яйца.

- Он так сказал?

- Он много чего говорил, - Мадам мягко улыбнулся, тронул его мокрое плечо мясистой ладонью. - Ладно. Извини, что я вспылил. Ты точно не делал ничего такого, что могло бы мне не понравиться?

- Нет.

- Хорошо. Значит, получишь наряд только за самоволку. Не считая большого траха от Катце, конечно, - добродушно добавил Мадам и потрепал его по голове.

- Какой... наряд, ты что?! Меня же освободили от смен на неделю!

- Серьёзно? Кто?

- Катце, кто ж ещё! Разве он тебе не сказал?..

- Дарки, милый мой мальчик. Всё, что мне сказал Катце - это чтобы я велел тебе позвонить ему, как только ты объявишься. И попросил не кастрировать тебя, потому что он намерен сделать это сам. Я со своей стороны имею полное право наказать тебя за отлучку. Между прочим, с тебя неустойка.

- Какая ещё неустойка?!

- Ты забыл? Дарки, чем ты занимался?.. У тебя вчера было записано два постоянных. Они было очень огорчены твоим отсутствием.

Его заколотило. Постоянные клиенты были основой бизнеса Мадам, и те, кто становились причиной недовольства с их стороны, обычно расплачивались особенно жестоко.

- Я не...

- Хорошо, как насчёт трёх смен? Подряд. Твоя узенькая попка выдержит такое испытание? Или... - мягкая рука скользнула с его плеча вниз, ласково сжала ягодицу, пальцы червяками поползли к анусу. – Или, может быть, она слишком устала для такого испытания? А, Дарк? Потому что если да, ты скажи… но тогда мне придётся спросить тебя, где и с кем ты так утомился… понимаешь?

Он закрыл глаза, чувствуя, как сжимается горло. Три смены. Больше чем сутки безостановочного траха. Он только три или четыре раза слышал о таких наказаниях. А ему и так досталось за вчерашний день… Всё, о чём он сейчас мечтал – это выспаться. Покурить и выспаться.

- Ты же понимаешь, Дарки… Понимаешь, что, если ты заупрямишься, мне придётся отрядить инспектора, который проверит, отчего ты так устал… и насколько сильно ты устал… как думаешь, кого бы нам назначить инспектором? Может быть, Виллоу?

Он резко выпрямился, отбросил наглую мягкую руку.

- Я позвоню Катце, - холодно сказал он, отчаянно надеясь, что ещё найдёт способ утихомирить праведный гнев сутенёра. Три смены… Он быстро отбросил волосы со лба и встал, не стесняясь своей наготы. Ладно, чёрт подери, при необходимости он выдержит и это. Будет трудно… но он выдержит.

- Звони, малыш, звони, - улыбнулся Мадам. Кажется, от его ярости не осталось и следа, но легче от этого не становилось.

Катце положил трубку, едва услышав его голос. Правда, почти сразу перезвонил. Голос, обычно такой спокойный, выдавал еле сдерживаемое бешенство.

- Разве я часто прошу тебя о чём-то, Дарк?

- Катце, дай мне объяснить…

- Я часто прошу тебя о чём-то?

- Нет, но…

- Нет. Нечасто. И если я делаю это, значит, это действительно важно.

- Это блонди, да? Поэтому ты так злишься? Там был блонди. Я видел. Кажется, тот самый, с кем ты тогда…

Мадам стоял в дверях и слушал с явным интересом. Катце словно почувствовал это. Его голос, и без того не отличавшийся особым дружелюбием, превратился в поток расплавленного свинца.

- Заткнись и слушай. Я больше не буду тебя ни о чём просить. Ясно? Теперь я буду только приказывать. И тебе не советую лезть ко мне с просьбами. Отработаешь четыре смены подряд…

- …и будешь сидеть в своей квартире. Под домашним арестом. До моего звонка.

Катце положил трубку.

Какое-то время он молча слушал короткие гудки, не сводя глаз с мухи, лениво потиравшей лапками на краю стола. Прозрачные, словно полиэтиленовые крылышки поблескивали в свету неоновой лампы. Он поднял руку и резко опустил её. Потом положил трубку и щелчком сбросил трупик насекомого, прилипший к взмокшей ладони.

- Ну что? – вполголоса спросил Мадам.

* * *

Он всё-таки пришёл в "Depraved". Только не на следующий вечер, а через четыре дня. И не потому, что рассчитывал увидеть там Гая – вовсе нет, он был уверен, что проведёт время один, если его не снимет кто-нибудь, чья цена его устроит. Мадам не особо возражал против заработков на стороне, если это не вредило работе. Но оплата была принципиальным вопросом. Мадам небезосновательно считал, что секс задаром расхолаживает. Это настраивает на иллюзорное восприятие действительности. Мадам иногда ударялся в философию – это утомляло, но стоило того, чтобы остаться в памяти. Жаль, память у него была дырявой.

Но так или иначе, сегодня он не собирался подрабатывать. Ему просто хотелось напиться. Вдрызг. Он проспал больше суток, а когда проснулся, пошёл в ванную, встал напротив зеркала и провёл так полтора часа без единой мысли в голове, прежде чем вспомнил, что не принял душ. Его трахали сорок часов подряд. Двадцать семь человек, один за другим, безостановочно. Он не поверил бы, что такое возможно, если бы не испытал на собственной шкуре. Какое ценное пополнение опыта. Большинство клиентов были "ванильными", без особых шизов – банальный, унылый, монотонный трах. Ему даже удалось разок вздремнуть минут на пять. Когда он проснулся, клиент всё ещё сопел за его спиной, кажется, ничего не заметив. В ту минуту ему стало по-настоящему тошно, но потом немного полегчало. Мысли просто ушли. Заперев за собой дверь. Он остался один, в темноте, в тишине. Он очень устал.

Мадам понял это по его лицу, когда он вышел из "приёмной" на подкашивающихся ногах, и, кажется, слегка испугался. Перепоручил его младшим мальчишкам – он даже не заметил, кому, хотя смутно припоминал, что до комнаты его почти дотащили. Он упал на кровать лицом вниз, уснул не раздеваясь и проспал сутки. Потом нашёл силы встать, вымыться, и курил на кухне, пока не позвонил Мадам – по внутреннему телефону. Гад, стыдно было в глаза смотреть, наверно. Кто бы мог подумать, что и у сутенёров есть совесть. Сказал, что Катце разрешил ему выйти, но пропадать на ночь запретил. Новость не обрадовала его и не разозлила, хотя в другое время он воспринял бы такую "милость" как издёвку, чем она, по сути, и была, хотя ни Катце, ни Мадам этого не понимали. Всё-таки они были очень заботливыми сутенёрами.

Он ушёл, даже не зная толком, куда направится, и сам удивился, когда, упав на сидение такси, назвал водителю место, где несколько дней назад собирался встретиться с Гаем. Он не знал, зачем едет туда – в Мидасе было полно гораздо более приятных заведений, и выпивку там продавали не дороже и не хуже, чем в кересском гадюшнике. Он подумал об этом, когда такси уже подъезжало к месту назначения, но ничего не сказал водителю. "Depraved" так "Depraved", плевать. До ночи оставалось не так много времени, а ему надо было успеть надраться, протрезветь и вернуться обратно до того, как поднимется новая буря. Ещё четыре смены подряд просто убили бы его. Он был в этом уверен.

Войдя в густой и тёмный от дыма зал и увидев возле стойки Гая, он даже не удивился. Кажется, у него не осталось сил на удивление. На радость, впрочем, тоже.

Он подошёл, отодвинул стул, сел, стараясь держать ягодицы плотнее друг к другу, и сказал:

- Привет.

Гай обернулся. Очень резко: волосы, по-прежнему собранные, метнулись в сторону и упали на плечо. Он снова увидел глаза: светлые, под изумительными бровями, вспомнил, почему хотел прийти сюда. Хотел, да. Но это было… так давно.

- Привет, - сказал Гай. – Я думал, ты не придёшь.

- Да? – он слегка удивился. Только слегка, потому что в глубине души и сам так думал. – Извини, я немного опоздал.

- Ничего. – Светло-серые глаза не улыбались. Гай говорил серьёзно. От этого ему стало немного не по себе. Сам не зная зачем, он спросил:

- Часто сюда заходишь?

- В последние пару дней – да.

- Это и есть тот парень? – с интересом спросил бармен.

Если бы не четыре смены, не долбаные сраные четыре смены подряд, он подскочил бы на месте и не преминул бы разозлиться, а может, встал бы и вышел, но сорок часов беспрерывного траха некоторым образом меняют состояние сознания, а может, и мировоззрение. Поэтому он просто сказал:

- Надеюсь, что да.

- Сволочь ты, - дружелюбно сказал бармен, игнорируя ненавидящий взгляд Гая. – Что будете пить?

- Стаут, - сказал он. – Много. Много-много стаута.

- Я ставлю, - сказал Гай.

- Нет!

Светло-серые глаза расширились – удивлённо, почти обиженно.

- Гай, если ты хочешь, чтобы у нас что-нибудь вышло, не смей за меня платить. Никогда.

- Хорошо, - сказал Гай и повернулся к бармену. – Ладно, стаут и стаут, на два счёта.

Бармен ухмыльнулся, пожал плечами. Через минуту они уже держали запотевшие липкие бутылки. Он пил долго, не отрываясь, закрыв глаза. Гай молча наблюдал, поглаживая пальцами бутылку. Двусмысленный жест, отметил он краем сознания и тут же забыл об этом.

- Поедем ко мне? – тихо спросил Гай.

- К вам, - оторвавшись от бутылки, поправил он. – Хочешь устроить небольшую групповушку?

- Нет, - сказал Гай и снова засмущался. Юпитер, это было так дико – здоровый, сильный, безумно сексуальный парень с легким румянцем на гладких, как у женщины, щеках. – Зря ты вообще… так… Те парни ничего плохого не имели в виду. Они всё понимают.

- Привыкли, да?

- Просто – они всё понимают.

- Ты часто приволакиваешь партнёров из Мидаса?

- Нечасто.

- Чего ж так? – небрежно бросил он и снова присосался к бутылке. Он уже oпьянел, и это его тревожило. Похоже, организм истощён сильнее, чем ему казалось.

Ладонь Гая осторожно тронула его колено. В этом жесте не было ничего эротического – скорее, дружеское прикосновение надёжной руки, готовой поддержать, если позволить ей сделать это. От этого прикосновения усталость, казалось, отступившая на минуту, снова навалилась ему на плечи.

- Давай лучше в мотель, - тихо сказал он. – У вас тут есть приличные мотели? Я заплачу.

- Хрен тебе. Сам сказал: поровну.

Он вскинул глаза, встретил абсолютно серьёзный взгляд Гая и тихо засмеялся. Тот неуверенно улыбнулся в ответ. Они поднялись молча, одновременно. Гай положил руку ему на плечо. В этом жесте не было никаких двусмысленностей. Он вздохнул. Ему хотелось спать.

Мотель оказался дрянным: грязным, засиженным клопами и тараканами. Телефона не было, электрика сводилась к пустому патрону в потолке, сливной бачок в унитазе не работал уже несколько лет, судя по умопомрачительному запаху и горке присохшего к трубе дерьма. Зато там нашлись механические часы, оглушительно громко тикавшие в полной тишине, и это было хорошо. Он боялся, что может потерять счёт времени.

Когда дверь закрылась за ними, Гай повернул его лицом к себе и крепко обнял. Какое-то время он стоял неподвижно, потом опустил голову на плечо, обтянутое всё той же старой косухой, и вздрогнул от удивления. Одеколон?! И правда, мать твою так! Паршивый, дешёвый, но одеколон! Ему захотелось смеяться, потом плакать, потом спать. Нет, спать ему хотелось и раньше.

- Гай, я не хочу секса сегодня, - сказал он в пахнущее дерьмовым парфюмом плечо.

- Хорошо, - сразу ответил тот.

Какое-то время они ещё постояли в темноте, потом Гай неохотно отпустил его и сел на кровать. Он тоже сел, глотнул из бутылки, которую всё ещё сжимал в руке, и спросил:

- Ты куришь?

- Нет.

- А я курю.

Он достал из кармана мятую пачку, радуясь, что не оставил её в другой куртке, сунул сигарету в рот, и вдруг понял, что ему не от чего прикурить.

Он вынул сигарету изо рта, сломал её, бросил на пол и заплакал.

Гай молча слушал, как он всхлипывает в темноте, но не делал попыток успокоить его или хотя бы обнять. Позже он думал, что это было самым важным и самым правильным из всего, что делал для него Гай. Потому что если бы тогда, в тот вечер Гай попытался бы разговорить его или стал бы строить из себя утешителя, он бы просто ушёл, хлопнув дверью, и не вернулся бы никогда. Но Гай просто молча выждал, пока всхлипывания прекратились, и сказал то, что уже говорил раньше:

- Я думал, ты не придёшь.

Он ответил, удивившись тому, что голос без всяких усилий с его стороны звучал абсолютно ровно:

- Я и не пришёл.

- Ну да. А со мной рядом Юпитер сидит.

- Я тогда не пришёл… когда договаривались…

- Мы же в "Depraved" условились, да? Ну так и всё. Я думал, ты вообще не придёшь.

Он вскинул голову, поражённый внезапной догадкой.

- Гай, ты… ты что, приходил туда каждый вечер?!

- Правильнее будет сказать, что я оттуда вообще не выходил. То есть выходил, но мало, - Гай усмехнулся; в полумраке усмешка казалась светлой. А может, она просто такой была.

Он помолчал, обдумывая услышанное. Потом медленно забрался на кровать с ногами, лег на живот, положил голову Гаю на колени. Тот на миг напрягся, словно не веря, потом осторожно коснулся рукой его спины.

- Почему ты думал, что я не приду?

- А почему я должен был думать иначе? Ты… ты не для меня. И я не для тебя.

"Это точно, - подумал он. – Ты дурак, Гай, но ты заслуживаешь большего, чем дорогая шлюха из Мидаса, хорошая шлюха, способная вытянуть четыре смены подряд". А вслух сказал:

- Ты себя недооцениваешь.

- Брось, Дарк. Я знаю, чего стою. Чего стоим мы все… А ты не такой. Ты… в тебе… в тебе столько достоинства. Я просто с ума от этого схожу. Я… Я не знаю, как к тебе подступиться. Скажи, что я должен сделать, чтобы ты остался? Я понимаю, что слишком грязный для тебя. Ты… конечно, ты привык к лучшему. Но мне так хочется что-нибудь тебе дать… Тогда, у меня, это ведь было хорошо, было просто здорово, я видел, ты тоже так считал, но я не знаю, почему так получилось… Как получилось, что я смог дать тебе что-то, чего у тебя нет. А я… это было тщеславие, наверное, сначала – я действительно думал: вау, меня трахает гражданин, это же так круто, но потом… что… Дарк, в чём дело?

Он снова плакал. Но теперь – от смеха. Он дикого, неистового хохота, рвущегося из горла, раздиравшего внутренности, словно он проглотил набор столовых ножей. Он пытался подавить этот смех, загнать его туда, откуда тот вырвался, в самую глубину буйного, весёлого, безостановочно хохочущего, ярко-фиолетового стыда, заменившего ему две трети сущности – но не мог, и смех вытекал из него, лился по щекам, жёг глаза, капал на старые джинсы Гая, пропитывался сквозь них и оседал на коже.

Гай решил, что он гражданин. Что он состоятельный, свободный, зарегистрированный человек, полноценный и уважаемый член общества. А что он ещё должен был решить, видя хорошо одетого и прилично выглядящего парня в солидном супермаркете Мидаса? Что тот работает шлюхой-уке в одном из многочисленных мидасских борделей – хорошем борделе, не для отбросов, не для высших - для обычных, хоть и состоятельных граждан, что, в общем-то, и обуславливает ту специфику работы, благодаря которой он пока не сдох от отвращения к самому себе. И отбросы, и высшие слишком требовательны и извращены, чтобы трахать таких как он. Не мог же Гай принять его за свободную, высокооплачиваемую, профессиональную проститутку?.. А почему бы и нет? В самом деле, почему нет? Виллоу говорил, что у него повадки шлюхи, и что внешность за милю выдаёт в нём тесную задницу. Неужели врал?

Неужели… врал?

"В тебе столько достоинства", - вдруг вспомнил он и вздрогнул.

- Прости, - прошептал он, задыхаясь. – Прости, я… ничего, я сейчас…

Гай молчал, и в том молчании было больше беспокойства, чем обиды или недоумения.

Он наконец отдышался, сел, обхватил шею Гая руками и прижался лбом к его лбу. Изумлённо распахнутые глаза мутно сверкнули в темноте.

- Пообещай мне кое-что, - чуть слышно сказал он. – Пообещай.

- Что?..

- Никогда не спрашивать меня. Никогда. Ни о чём. До тех пор, пока я не скажу, что можно. Когда-нибудь скажу… наверное… Но пока… о том, что… было до тебя. Куда я ухожу, куда уйду сейчас. Куда я всегда буду уходить. Если ты станешь спрашивать, я не вернусь. Понял?

- У тебя кто-то есть, да? – тоскливо спросил Гай.

Он тихо рассмеялся, покачал головой.

- Нет… не совсем… Просто пообещай не спрашивать, ладно? Это не важно. Это нам… не помешает. Если ты не будешь спрашивать.

- Я не буду.

- Не будешь?

- Нет, если ты хочешь.

- Я хочу… я хочу.

Он наклонил голову и поцеловал приоткрытые мягкие губы. Не взасос, без страсти, без прежнего исступления – но с совершенно новой, почти испуганной нежностью. И подумал, что именно сейчас целуется впервые в жизни. Всё, что было до того… это было ненастоящее. Неправильное.

"В тебе столько достоинства".

О Юпитер, какое достоинство, откуда?

Какое, откуда…

* * *

- Привет… Можно присесть?..

"Нет", - яростно подумал он, но вместо ответа лишь кисло улыбнулся. Он редко сидел в общей, как её называли мальчишки, она же "комната отдыха" в лексиконе Мадам, но когда сидел, то предпочитал одиночество. Терраса привлекала его прежде всего видом, который открывался с неё поздним вечером. Это была единственное известное ему место в Мидасе, откуда был виден закат.

В тот вечер он пришёл сюда с бутылкой пива (Мадам прибил бы его, если бы засёк в общей со стаутом, а кто-то из мальчишек мог настучать), поставил два стула возле стеклянной стены, сел на один, закинул ноги на другой. Кроме него в общей был только Арт, покрутился немного, пощёлкал пультом телика, поприставал с разговорами и почти сразу ушёл. Он пребывал в уверенности, что общая принадлежит ему этим вечером: большинство мальчишек были заняты на сменах, а он наслаждался передышкой, предоставленной ему под видом огромного одолжения, хотя он знал, что на самом деле Мадам просто испугался за него. Зря. Гордиться надо было, а не пугаться. И записывать в таблицу рекордов. Мелом. Кто знает, на что он ещё способен. Он и сам не знал. Но думать об этом не хотелось. Думать вообще не хотелось, и зрелище лениво стекающего за грязный горизонт солнца вполне этому способствовало. Он пил тёплое пиво и думал, как хорошо наконец-то немножко отдохнуть.

Но кто-то там, наверху, очень его недолюбливал. Что и проявилось в этом гадёныше, притащившимся в общую в самый неподходящий момент. Надо было обматерить его, но выучка взяла своё. Щенок, похоже, воспринял его гримасу как признак дружелюбия и, подтащив кресло, плюхнулся в него.

- Чего ты тут сидишь?

- Закат наблюдаю, - с ледяной благожелательностью пояснил он.

- Зачем?

- Парень, закрой свой минетный ротик. Побереги его для более важных вещей.

Мальчишка не обиделся. Наверное, и в самом деле минетчик. Он не помнил этого смазливого личика – новенький, должно быть. Волосы волнистые, светло-русые, со странным металлическим отливом. Громадные, будто нарисованные глаза, точёные черты, пухлые выпуклые губки, будто созданные исключительно для отсоса. Редкий красавчик даже для переборчивого Мадам. Такие мордашки чаще встречаются в элитных борделях.

- Ты недавно тут, да? – спросил он и сразу об этом пожалел. Мальчишка оживился, развернулся всем телом (очень худеньким и щуплым), ошибочно приняв эти слова за приглашение к светской беседе. Он не любил обламывать новичков, но сегодня был настроен на трёп ещё меньше, чем обычно.

- Да! – выпалил мальчишка. – Второй день. Мне очень нравится! Все такие милые! Кстати, меня зовут Ларри.

Его передёрнуло от этого имени; он только мгновеньем спустя понял, почему, и страшно разозлился на себя. Ну-ну, вот это номер. Это ревность, ха-ха… ха. Он вспомнил писклявую ругань бывшего дружка Гая (бывшего? а не делаем ли мы поспешных выводов, м-м?), бросил быстрый взгляд на лучистую мордочку этого Ларри и криво улыбнулся. Имя определяет характер… говорят.

- А ты Дарк, верно? Я так сразу и подумал.

- Ну ещё бы, - коротко сказал он и глотнул пива. Он знал, что является белой вороной в этом пристойном и благообразном заведении, однако именно это делало его частью "экзотической программы". Темноволосый, темноглазый, темнокожий парень с изумительно узкой задницей, которую, кажется, ничто в мире не способно растянуть до размеров среднего члена – для тех, кто пресытился классикой. Ему немного льстило осознание собственной уникальности, хотя он прекрасно знал, что в Кересе полно подобных экзотических мордашек. Только, конечно, не все они могут похвастаться такой тесной попкой ("не правда ли, вы довольны, сэр? более чем…"), и таким изяществом, и таким…

…достоинством… в тебе столько достоинства, столько, столько…

- …и тогда они сказали, что я буду по части орального секса. Это так здорово! Я боялся, что тут будет иначе. Меня никогда не трахали в задницу. Это, наверное, ужасно, фу!

Он очнулся, вскинул голову, вдруг осознав, что Ларри всё это время что-то болтал. Солнце растеклось по стеклу кровавой полосой, закапало на другую сторону мира. Закат окончился. Оставалось щёлкнуть клавишей пульта и уставиться в почерневший экран.

Он повернулся к Ларри, смутно чувствуя, что сейчас скажет какую-то гадость. Тот сразу умолк и смущённо улыбнулся, изо всех сил стараясь понравиться. Это рассмешило его и разозлило одновременно.

- Ну что ж, всё в жизни надо попробовать, - мягко сказал он.

- Что?..

- Ты не в курсе? Каждый новенький проходит через всех остальных. Боевое крещение, так сказать. Что ты глазками хлопаешь, деточка?

- Я… - залепетал Ларри, заливаясь краской и вжимаясь в спинку кресла. – Я не…

- Ну перестань, - сказал он, отставляя бутылку и медленно переползая со стула на кресло. От теплого пива его слегка разморило, ужасно хотелось постебаться. Чёрт возьми, этот щенок сам виноват, что попался ему под руку. – Не ломайся. Я очень нежный. Спроси кого угодно. Хотя бы Виллоу… Он подтвердит…

- Виллоу? – нерешительно повторил Ларри и тут же вскрикнул, когда одна сильная требовательная рука сжала его плечо, а другая – член. Кресло было низким, но просторным, они без особого труда уместились там вдвоём. Он мимоходом подумал, что Мадам прибьёт обоих, если застукает в общей зажимающимися, но сейчас такая перспектива его только смешила. Он снова улыбнулся и лизнул сжавшегося в его руках мальчишку в ухо. Тот пискнул, прижал голову к плечу. Он сжал его член крепче и не без удовольствия почувствовал, как плоть в кулаке теплеет и отвердевает.

- Тихонько, - шепнул он, заглушая прерывистое испуганное дыхание. – Я нежно…

Ларри откинул голову на спинку кресла, закатил глаза и постанывал, пока чужая рука обрабатывала маленький затвердевший пенис. Он наклонился, лениво провёл языком по приоткрытым губам, вдруг вспомнил, что имеет дело с минетчиком, и с отвращением отстранился. Пухлые влажные губы умоляюще потянулись к нему. Он усмехнулся и легонько стукнул по ним тыльной стороной ладони, тут же встретив взгляд изумлённо распахнувшихся голубых глаз.

- Ну Да-арк… - протянул Ларри и глухо выдохнул, когда он энергично стиснул его мошонку.

- Молчи уж… Хотя… Минетчик, говоришь? Ладно, в виде исключения проведём посвящение в наши ряды более привычным для тебя способом.

Ларри не стал ломаться даже для вида, чем вызвал у него подобие уважения. Уже через минуту маленький ловкий язык весьма мастеровито вылизывал его набухший потемневший пенис, а он полулежал в кресле, закрыв глаза и подняв покрытое испариной лицо к потолку, и думал о Гае. Нет, не представлял его на месте Ларри… просто думал о нём. Просто думал. И всё.

Оргазм был бурным и продолжительным. Ларри проглотил всю сперму до капли, довольно мурлыча, прижался щекой к подрагивающему тёмному животу партнёра.

- Ну как? – несмело поинтересовался, неуверенно. Кокетничает?.. Знает ведь, гадёныш, что – блеск.

- Что ж, - с некоторым трудом проговорил он, не открывая глаз. – Принимая во внимание твой нежный возраст… неплохо. Но ещё работать и работать.

- Какой это нежный возраст? – обиделся Ларри, выпрямляясь. – Мне почти восемнадцать. А учился я…

- Восемнадцать?! – от изумления он даже сел. Удовольствие мигом улетучилось, но он был так потрясён, что не стал этому сокрушаться. Чёрт возьми, он мог поклясться, что мальчишке нет и четырнадцати. Похоже, этот смазливый минетчик был самым старшим из них… самым старшим из всех, кто работал в этом заведении за те два года, что он тут жил.

- Да, - неуверенно подтвердил Ларри и сразу стушевался. – А… что?

- Черт подери, - потрясённо проговорил он, забыв заправить в штаны опавший член. – Чёрт тебя подери, парень, тебе восемнадцать, и ты шлюха в долбаном борделе! Да чтоб я сдох, если к восемнадцати годам ещё буду здесь!

- А где ты будешь? – сердито спросил Ларри, отодвигаясь и садясь на стул. Они поменялись местами, и осознание этого отозвалось в нём странным неприятным ёканьем где-то в подреберье.

- Не знаю. Но не здесь, это точно.

- Все так говорят, - почти презрительно бросил Ларри и вдруг стал казаться гораздо старше – может быть, от того, что сурово поджатые губы частично лишали его почти противной смазливости. – Когда тебе под двадцать и тебя вышвыривают на улицу, недели две фантазируешь о том, как это здорово и чем ты будешь заниматься на свободе, пока не поймёшь, что всё тем же…

- О чём ты? – спросил он, хотя уже знал ответ – до того, как ярко-голубые глаза настороженно сверкнули на него из-под светлых бровей.

- Ну, да, - сказал Ларри с нотками гордости в голосе. – Я был петом в Эосе.

Он вскочил, чертыхаясь, поспешно натягивая спущенные брюки и чувствуя странное, но непреодолимое отвращение. Ему никогда не приходилось общаться с экс-петами, но теперь он понял, что представлял себе их именно такими. Смазливый туповатый минетчик, выглядящий в восемнадцать лет как сосунок… кем он, в общем-то, и был.

Ларри посмотрел на него снизу вверх; в голубых глазах мелькнула тревога, смешанная с обидой.

- Ну, - с вызовом сказал этот наглый щенок; впрочем, его голос чуть подрагивал. – И что в этом такого? Могу спорить, ты завидуешь. Я неплохо провёл последние несколько лет.

- Могу себе представить.

Наверное, в его голосе было слишком много презрения. Не сказать что он перед этим проявлял особое дружелюбие, но сейчас, кажется, переборщил. Ларри вскочил, легко и порывисто, словно отпущенная пружинка, и он только теперь увидел, что экс-пет выше его больше чем на голову.

- Вы, мальчики из Мидаса, много о себе воображаете, - процедил Ларри, странно поглаживая ладони подушечками пальцев. – Я об этом слышал. Я был там, куда тебе и не снилось попасть. И куда ты никогда не попадёшь.

- Больно надо, - огрызнулся он.

- На меня смотрели блонди. Им нравилось. Меня никогда не трахали в задницу. А тебя трахают. И будут. Потому что ты дырка. Вы все тут дырки, и ничего больше. И навсегда ими останетесь.

Ларри вдруг умолк, словно испугавшись того, что сказал. Губы разжались, задрожали, в глазах опять появилось доверчиво-несчастное выражение. Ему снова нельзя было дать больше четырнадцати лет.

- Я… - золотистые брови дрогнули, прозрачные тонкие пальцы потянулись к стиснутой тёмной руке. – Я хотел сказать, что…

Он отступил на шаг, разглядывая сникшего экс-пета с плохо скрываемым отвращением. Потом сказал:

- Говоря по правде, минет ты делаешь хреново.

И подумал: "А я – очень хорошая дырка. Очень хорошая. Экстра-класс".

Ларри возмущённо вспыхнул, но он этого уже не видел. Он шёл к выходу, быстро, немного пошатываясь, сунув руки в карманы и глядя в пол. Член слегка ныл, словно Ларри, увлёкшись, всосал слишком сильно. Может, так и было, а он просто не заметил.

Я хорошая дырка, думал он. Какого чёрта? Этот щенок ни хрена не знает. Пет… вот мерзость. Сосать у таких же сопляков на глазах у толпы блонди, не считающих их даже за людей. Нет уж, лучше подставлять задницу садистам в задней комнате мидасского борделя. Этого, по крайней мере, никто не видит.

Этого никто не видит.

Никто не знает.

Этого почти нет.

Он вышел в коридор, поднялся пешком на свой этаж. Мысли путались в голове, от выпитого слегка мутило. Великовозрастный минетчик из общей казался сном.

Прошло много, много времени, прежде чем он осмелился спросить себя, не было ли это сном на самом деле.

Но в тот вечер, уже сменившийся угольно-чёрным покровом ночной мглы, он не подумал об этом. Он просто вернулся в свою комнату и почти машинально пошёл на кухню, чтобы покурить. Его затошнило ещё до того, как он нашёл сигареты. Он прижал ладонь ко рту, понял, что не удержится, ринулся в ванную, но не успел и обблевал ковёр в спальне. С трудом сдерживая новые позывы, ворвался в ванную, рухнул на колени перед унитазом, с грохотом откинул крышку, и его буквально вывернуло наизнанку.

"Что же это такое… что же… такое…" – почти в ужасе думал он, закрыв глаза и прижавшись лбом к ледяному бачку. Рукой он придерживался за стульчак: пластик резал пальцы, но он не обращал на это внимания.

"Гай… как ты там сказал, достоинство? Странно слово. Красивое. Я иногда слышу странные красивые слова… по телику… во сне… ты вот сказал – странно, красиво… до-сто-ин-ство… до-сто…"

Его вырвало ещё раз, последний. Он сполз на пол, задыхаясь и всхлипывая. Размазанная по фаянсу рвота воняла прокисшим пивом.

Он посидел немного, отдышался, встал, принял душ, тщательно отмывая член от подсохшей слюны Ларри (он не видел её, но ему становилось дурно от мысли, что она там есть), потом решил переодеться, даже не задумываясь над тем, зачем это делает – правильнее всего было бы завалиться спать. Он отодвинул дверцу шкафа, стал перебирать непослушными руками ряды висящих рубашек и джинсов. Он смутно осознавал, что здесь нет того, что ему нужно, но никак не мог понять, что, собственно, ищет. Потом понял и, ткнувшись лбом в зеркальную дверцу, тихо завыл сквозь зубы.

"Я хорошая дырка. Я очень хорошая дырка, Гай. Очень хорошая. Я ведь и тебе нравлюсь, да? Да? Да? Да?"

У него не было ничего, что не носило бы на себе следы его (…позора…) занятия. Ни одной пары джинсов, которые он натягивал бы на неоттраханную задницу. Его всегда успокаивала мысль, что эта одежда чистая, но он как-то забывал, до чего грязен сам.

Он вдруг подумал, как должна вонять его ванная. Ванная, впитавшая запах сотен, тысяч сперм, потов, одеколонов. И его шампуней: земляничного, ромашкового, яичного, лавандового… Для каждого постоянного – свой. У него не было собственного запаха. Он вздрогнул, вскинул голову, вдруг сражённый этой мыслью, задрал руку, уткнулся лицом в подмышку, в панике втянул носом воздух.

Мускус. Хренов мускус. С лёгкой, почти неуловимой, эфемерной, не существовавшей вне его воображения примесью спермы.

Чужой аромат и сперма. Вот это – его запах. Это – он.

Он схватил не глядя первые попавшиеся джинсы, наскоро оделся, вылетел из квартиры. Через главный вход идти было нельзя – там сейчас принимали клиентов, да и охрана его не выпустила бы, но был ход через окно в общей кухне на втором этаже. В это время там, как правило, никого.

Он пробрался на кухню, шмыгнул к стене, огляделся, поднял раму, нырнул в окно.

Что произойдёт дальше, ему было плевать.

* * *

Он не мог даже предположить, что Гая не окажется дома. У него просто не было времени об этом подумать – все его ресурсы сосредоточились на том, чтобы среди сотен одинаковых полуразрушенных коробок Кереса найти ту, которая служила домом Гаю и его дружкам. Он доехал на такси до Кереса и плутал больше часа, шарахаясь от каждого звука и то и дело вжимаясь в стены, прежде чем наконец увидел знакомое граффити. Позже он понял, что ему крупно повезло добраться до нужного дома живым.

Но на этом везение закончилось. Вожделенная дверь была заперта. Он постучал, потом услышал нетрезвые голоса приближающейся шпаны и заколотил что было сил. Не открывали долго, хотя в окнах верхнего этажа горел слабый свет.

Дверь открыл один из парней, виденный им в то памятное утро. Окинув незваного гостя долгим задумчивым взглядом, парень хмыкнул и так же задумчиво изрёк:

- Надо же, пришёл…

От парня сильно несло стаутом. Он быстро подумал, что, войдя, рискует задницей, и нервно усмехнулся этой мысли.

- Гай… есть?

- Нет, - немедленно ответил парень и, снова окинув его взглядом, добавил: - Но ты заходи.

Он машинально отступил на шаг, внезапно осознав, что не имеет ни малейшего представления, что делать дальше. Парень, сохраняя абсолютно невозмутимое выражение лица, резко выбросил обе руки вперёд, вцепился в его плечи и без малейшего труда втащил внутрь. Он не успел даже испугаться. Дверь захлопнулась, замок щёлкнул.

- Гай сказал, чтобы мы тебя задержали до его прихода, если ты вдруг заявишься, - флегматично сообщил парень. – Да не трясись ты. Меня Сид зовут. А ты Дарк, я знаю.

- Г-гай… с-сказал, что я заявлюсь?!

- Ты заика? – парень был как будто расстроен. – А, ладно, всё лучше, чем Ларри. Ну, идём.

Сид пошёл наверх, негромко напевая и слегка пошатываясь; похоже, он и правда хорошо поддал. Пришлось пойти за ним – что ещё оставалось? У него не было ни сил, ни желания возвращаться в Мидас. Сейчас… и вообще. В конце концов, можно подождать Гая на лестнице.

- Я тут подожду, - ободрённый этой мыслью, тут же заявил он.

Сид остановился, вздохнул, бросил не оборачиваясь:

- Гай сказал, что ты в этом смысле дикий. Там наверху ещё двое. Мне их позвать?

- Н-нет!

- Пошли выпьем. Он скоро должен быть.

Двое других парней лениво целовались, развалившись на диване. На появление гостя они отреагировали вяло – оторвались друг от друга (один из них при этом демонстративно вытер губы) и хмыкнули что-то невразумительное.

- Люк, Норрис, - мрачно сообщил Сид, тыкая по очереди в парней, видимо, соответствовавших именам (хотя, принимая во внимание состояние всех троих, особой уверенности в этом не было). – Это Дарк.

- Ага, - сонно отозвался Норрис. – Дарк, давай выпьем.

Он вздохнул. Его слегка колотило; он не мог понять, от холода или чего-то другого… но не от страха, это точно. И не от злости, хотя именно злость была тем, что он почувствовал, выйдя из спальни тем утром. Кстати, спальня… Его словно обожгло от воспоминания о ней и том, что в ней происходило. Он бросил быстрый взгляд на дверь и был безумно рад, что никто, кажется, не заметил этого взгляда. А если и заметили, то смолчали.

Пойло было дерьмовое. В самом деле дерьмовое – такой дряни он не пил с тех пор как поселился в заведении Мадам. Осознание этого привело его в буйный восторг. Воодушевленный приятными ассоциациями и вроде бы благожелательным отношением новых знакомых (двое из которых быстро потеряли к нему интерес, вернувшись к прерванному занятию, а третий пил тихо и флегматично, бросая на него короткие, но не особенно тревожащие взгляды), он подливал себе часто и много, и к тому времени, когда пришёл Гай, надрался в стельку. Но прежде чем потерять контроль над поведением и мочевым пузырём, он пережил краткий период обострённого восприятия и заметил прямоугольник бумаги, валяющийся на полу, рядом с газетными обрывками. Прямоугольник был разрисован неуверенными штрихами и отдалённо напоминал карту. Сид, заметив его пристальный интерес к этому шедевру прикладного искусства, не шикнул и не сказал "Прекрати вылупливаться", а с удивлённым "О-о!" поднял карту с пола и водворил её среди стаканов и бутылок.

- Мы же её так и не дорисовали, - расстроено сообщил он.

- По фиг, - невнятно отозвался Норрис, не оборачиваясь. Его удивило, что парни ограничивались зажиманием, не распуская особо рук и не уходя в спальню. На миг в его сознании проскользнуло что-то вроде понимания причин такого поведения, но этот миг был слишком краток, чтобы оставить след. Сид тем временем распрямил бумагу и уставился на неё с флегматичной задумчивостью.

- Это что? – наконец не выдержал он.

- Это?.. Карта…

- Карта чего?

- Мидаса…

- Это? Карта Мидаса?!

Отставив бутылку, он взял бумажку из рук Сида, бросил на неё только один взгляд и возмущённо пожал плечами.

- Блин, ребята, вы, похоже, масштабируете так же, как маркеты грабите. Это у вас что? Центральный банк? А это?

- Парк.

- Парк! Блин! Это парковка для машин, а не парк! На вашей карте до неё десять метров!

Люк заинтересовался, отпихнул от себя Норриса, вызвав тихое недовольство последнего, придвинулся ближе. Сид сидел, подперев голову обеими руками, и неотрывно следил за подрагивающим пальцем, возмущённо тыкающим в детали карты.

- Да вы сами посмотрите, у вас перекрёсток шире, чем здание банка! А канализация?.. Её у нас не наблюдается, как… как понятия, да?

- Канализация? – нахмурившись, переспросил Люк.

- Лю-юк, - заныл Норрис, но тот только отмахнулся.

- Ну конечно! Вы же чего-то грабить собрались, да?.. – он совершенно не соображал, что несёт, и потому сосредоточенные лица Люка и Сида его раздражали. – Так какого чёрта! Вы.. Ох… - он осёкся, потрясённо уставился на Сида, перевёл взгляд на Люка и откинулся на спинку дивана. – Бли-ин, ребята, вы банк хотите грабить?! С такой картой?! С таким, блин, руководителем?! Вам хоть есть кому передачи носить?

- Мне всё-таки хотелось бы услышать про канализацию, - раздельно проговорил Люк.

- Щщас! Ты дерьмо! – обиженно завопил Норрис. – Доволен? Услышал? Ну иди сюда-а…

- Да что тут говорить, - отмахнулся он. – Канализация – первое дело. Если сматываться. Во-первых, дезорганизует погоню. Во-вторых, имеет сложную структуру. И достаточно большое количество выходов. Прежде чем браться за дело, надо просчитать пути к отступлению. Куда монгрелам отступать в Мидасе? А канализационная… эта, блин.. система! общая для Мидаса и Кереса. Ну, да это ведь всё плёвое дело, о чём тут говорить…

- Люк!

- Норрис, заткнись. А лучше иди сюда.

Норрис сел. Вид у него был несчастный.

- Дарк, откуда ты это знаешь? – спросил Люк.

- Знаю что? Это же фигня. Я так драпал… когда-то… когда по супермаркетам тырил… давно… - он умолк и сразу помрачнел. Люк взял из его рук карту, повертел, скомкал, сказал возмущённо:

- А правда, какой мудак её рисовал?

- Ты, - мстительно ответил Норрис из-за его спины.

- Блин! Мы все её рисовали! – раздражённо сказал Сид. – Только по пьяни…

- Заметно.

Сид посмотрел на него. Если он и собирался что-то сказать, то это навеки осталось невысказанным, потому что в этот момент в комнату вошёл Гай.

- Дарк…

Это прозвучало почти испуганно. Все немедленно умолкли и отвернулись. Люк с видимой неохотой вернулся к осчастливленному Норрису, Сид уединился с бутылкой дрянного стаута.

Он попытался встать, не смог и только смущённо улыбался, пока Гай подплывал к нему в смутной дымке желтовато-серого тумана.

- Дарк? Что ты… Ты давно здесь?.. Так. Не отвечай. Вижу, что давно. Ну, идём.

- Куда? - тут же вскинулся он.

- Куда, куда… Спать.

Несколько минут, в течение которых Гай оттаскивал его в подобие спальни, как-то выпали из его памяти. Правда, он помнил, как пожелал парням спокойной ночи, уже свисая с рук Гая. Очнулся лёжа на спине. Гай стаскивал с него джинсы. Он захныкал, задёргал ногами, пытаясь перевернуться на бок.

- Чёрт! Дарки! Перестань!

- Гай, отвали… Я не хочу… не могу… Не тро… не трогай!..

- Кто тебя трогает… глупый… ну, вот так….

Он машинально натянул одеяло, плотно зажмурив глаза и прижав колени к груди. Он плыл вперёд и вниз, подпрыгивая и взлетая, и страшно удивлялся, что его совсем не тошнит. Ну ладно, это ещё впереди.

- Что ж ты так надрался… Долго меня ждал?

- Долго…

- Я как чувствовал, что ты придёшь… С утра ещё… И как ты нашёл только?.. Дарк, у тебя что-то случилось?

- Нне-е…

- Ладно. Спи.

- Гай…

- Что?

- Я… я дырка…

- Прекрати.

- Ты нне… ни хрена не понимаешь… я…

- Молчи. Спи.

- Я просто…

- Спи, я сказал. Завтра поговорим.

Он заснул, чувствуя тесное прикосновение тёплого тела к спине. Тела, пахнущего адреналином. Тела, пахнущего собой.

* * *

Похмелье было тяжким. Он понял это, ещё не проснувшись как следует. Ему снилась какая-то гадость цвета гнилых орехов, вытекающая из душевого стока. Он вымазался ею с ног до головы, но отмыть не мог, потому что из крана текла та же дрянь. И пахла она земляникой. Он проснулся с полустоном-полукриком и машинально перегнулся через край кровати, прежде чем понял, что его не тошнит. Он лёг обратно, часто и прерывисто дыша, всё ещё не открывая глаз. В голове стоял перезвон, язык превратился в кусок пенопласта, но тошноты не было, что не могло не радовать. Он шумно вздохнул и сполз по постели ниже. Подушка казалась куском раскалённого свинца.

Кто-то (интересно, кто?) осторожно приобнял его сзади. Что-то (интересно, что?) твёрдое плотно прижалось к ягодицам. Он протестующе застонал, твёрдо намереваясь продлить утро ещё часика на четыре.

- Как ты? – полушёпотом спросил Гай.

Он промычал что-то невнятное и задержал дыхание, когда тёплые влажные губы ткнулись в его ухо, послав по коже волну обжигающего мороза. Такая же тёплая рука поползла по его ноге, по бедру, широкая ладонь накрыла член, мигом затвердевший, несмотря на кажущееся отсутствие соответствующего настроения. Ему страшно хотелось спать и совсем не хотелось секса… и уже через десять секунд он не был в этом уверен.

- Расслабься. Я всё сделаю сам, - чуть слышно пообещал Гай.

И обещание сдержал.

- Ты… охх… что же ты делае-ешь…

- Перестать?

- Дурак…

- Я в жизни не видел такого красивого члена.

- М-м…

- Офигеть…

- Ай! Ччёрт! Не увлекайся! Решил оторвать… на память?…

- Прости… Больно? Где? Я поцелую…

- Тебя убить мало…

Он не привык разговаривать во время секса, и именно поэтому ему хотелось разговаривать – безостановочно, без умолку, всё равно о чём. Гай реагировал вяло, гораздо больше интересуясь его членом; языком тоже, но в ином качестве. Минут через пятнадцать (или часа через два?) ему и самому стало не до разговоров. Игнорируя перезвон в голове и бурые разводы перед глазами, он выбрался из-под Гая, перевернул его на живот, пристроился сзади, подхватил таз партнёра руками и вошёл в него до отказа. Гай закричал, низко, надрывно, и от этого крика он чуть было не кончил; пришлось переждать несколько секунд – он боялся, что взорвётся от малейшего движения. Гаю эта передышка тоже пришлась кстати, и несколько мгновений они не двигались, застыв каждый в своих ощущениях, одинаково рваных, сумбурных и болезненных. Потом он начал двигаться – медленно, плавно, каждый раз выходя почти полностью. Гай низко опустил голову, уткнулся лбом в стиснутые руки; он нащупал налившийся свинцом член партнёра и быстро, рассеянно поглаживал его, полностью сосредоточившись на глубоких, плавных проникновениях. Гай кончил первым, но он этого не заметил - было так странно чувствовать себя на месте семэ, так удивительно ощущать тесно и судорожно сжимающуюся плоть вокруг себя, а не в себе, так дико понимать, что происходящее доставляет удовольствие обоим, что на всё остальное просто не оставалось сил.

Потом они лежали, вытянувшись рядом и соприкасаясь только кончиками пальцев, молча, безумно вымотанные этим половым актом. Он закрыл глаза, с удивлением осознавая, что, оказывается, секс – неплохое лекарство от похмелья. Кто бы мог подумать… Впрочем, наверное, это всё же зависит от секса. Он снова почувствовал ладонь Гая на своём члене и невольно мурлыкнул, радостно и бесстыдно улыбаясь. Пальцы Гая осторожно вплелись в его волосы, и он почти непроизвольно выгнулся, чувствуя, как ложится затылок в широкую сильную ладонь.

- Дарки… - хрипло, почти умоляюще, и как будто даже отчаянно. – Я хотел… попросить…

- Что? – всё ещё улыбаясь, спросил он.

- Ты не мог бы…

- Что?

Ладонь, только что казавшаяся надёжной и уютной, внезапно надавила на его затылок. Он застыл, потом отдёрнул голову, шарахнулся в сторону, резко сел, едва не свалившись с кровати. Встретил взгляд – извиняющийся, просящий, подёрнутый поволокой неизжитого, но, похоже, недостаточного наслаждения.

- Нет! – почти выкрикнул он. – Даже не думай!

- Почему? Ты же…

- Нет, я сказал! Я не беру в рот, понял? Я скорее умру, чем буду сосать у кого бы то ни было!

- Ладно, ладно, - Гай был испуган, расстроен, и в придачу, кажется, страшно на себя злился. Осознание этого почти сразу вернуло ему хладнокровие. Он рухнул обратно на постель, заложил руки за голову и уставился в потолок. Гай придвинулся ближе, опустил голову; прядь волос царапнула его плечо.

- Ты злишься?

- Нет.

- Злишься.

- Да нет же. Просто… Ладно, давай забудем.

- Ага. Давай.

Но что-то было не так. Они оба это понимали. И молча согласились, что секса сейчас больше не будет. Он был этим немного расстроен. Странное чувство.

- Дарк, почему ты пришёл?

Он моргнул, нахмурился. Вчерашний вечер стал медленно выползать из болота похмельной памяти. Вид у него был не лучше, чем у дряни, сочившейся из водостока в его сне.

- Да так, - коротко бросил он.

- Ясно.

Он молча восхитился. Надо же, до чего понятливый. Сказано – никаких расспросов, так тому и быть… На секунду он почувствовал что-то вроде разочарования, но тут же одёрнул себя. Ещё чего не хватало… Интересно, надолго ли бы он задержался в этой постельке, если бы Гай узнал, чем он зарабатывает себе на жизнь?

- Тебе не попадёт за то, что ты у меня ночевал?

Он подскочил от неожиданности и, резко развернувшись, чуть было не выпалил самую большую глупость в своей жизни, но тут вдруг понял, что Гай имеет в виду совсем не то, что имел бы в виду он, если бы говорил о таких вещах. Гай был растерян. Гай был смущён. Гай чувствовал себя вором, трогающими грязными липкими пальцами дорогую красивую вещь… Вещь? Вот уж нет. Чем-чем, а вещью он не был.

- Гай, посмотри на меня.

Светло-серые глаза под немыслимыми бровями: широко раскрытые, доверчивые… влюблённые? Он осторожно прикоснулся к изломанной волосяной линии, медленно заскользил по ней пальцем, чувствуя, что улыбается.

- Если бы не ты… если бы тебя не было, мне пришлось бы плохо вчера. Понимаешь?

- Нет.

- И не надо, - он вдруг неожиданно для самого себя поцеловал покрытый лёгкой испариной висок и отстранился. – Ты есть. Это… так чертовски здорово. Ужасно здорово. Хоть к тебе и полагаются в нагрузку те трое.

- Ты им нравишься, Дарк.

- Как, им тоже?!

- Перестань. Я не имею в виду ничего такого. Просто… ты вызываешь доверие.

- Интересно, чем.

- Мне тоже интересно.

Гай протянул руку, прижал ладонь к его щеке. Он закрыл глаза и как сквозь сон услышал:

- Останься.

Это было другое "останься". Не то, которое сонно бормочут после бурной ночки. Не то, которое говорят вдогонку уходящей тени. По правде, таких "останься" никогда не говорят. Таких "останься" не существует.

- Я не могу.

- Можешь. Останься.

Он отдёрнул голову. Тёплые пальцы безвольно скользнули по его щеке.

- Я не могу, - повторил он.

И уже тогда знал, что лжёт.

* * *

То, что было потом, напоминало сон. Тот самый, в котором из водостока ползёт дрянь, похожая на дерьмо и пахнущая земляникой.

Он не думал, что Катце заглянет к нему в ближайшие пару лет - в последнем телефонном разговоре он казался несколько обиженным. Впрочем, винить его особо было в чем. За исключением, пожалуй, уж слишком суровых санкций. А может, и не слишком. Он ведь выдержал, не правда ли? Не покончил с собой и не слетел с катушек. Что ещё надо?

Катце пришёл рано утром: взъерошенный, усталый, злой, с синими тенями под глазами и почти догоревшим окурком в стиснутых зубах. Точнее, даже не пришёл, а вломился: звонка не было, а если и был, он его не услышал, и узнал, что у него посетитель, продрав заспанные глаза и увидев мрачное, как десять туч, лицо в обрамлении тёмно-рыжих прядей.

- Вставай, - мрачно сказал Катце.

- Обязательно? – кротко осведомился он.

Катце подошёл к окну и резко отдёрнул штору, сорвав часть ткани с крючков. Солнце ударило в стекло, сломалось, рухнуло на постель, где ещё минуту назад он спал сладким и крепким сном беспробудного алкоголика.

- Мне казалось, четыре смены подряд способны загладить любую вину, - суховато сказал он, поднимаясь. Катце молча посмотрел на его член, бодро вздымавшийся по причине банальной утренней эрекции. Он слегка покраснел, отвернулся, пытаясь вспомнить, куда подевал трусы. Дурацкая привычка спать голым, надо бы от неё избавиться.

Когда он обернулся, Катце сидел на кровати лицом к окну, подперев голову рукой и роняя пепел на ковёр. Потом вытащил сигарету изо рта, и только тогда стало заметно, что его руки дрожат.

Когда Катце заговорил, он испугался.

- Дарк. Ты никогда не думал заняться чем-нибудь… другим?

Он осторожно прислонился спиной к стене, прижал ладонь к рифлёным обоям. Голос вдруг отказался слушаться, и это было очень некстати.

- Другим?.. Чем?

Идиотский вопрос, но другого ему просто было не выдавить.

- Не знаю. Всё равно. Чёрт возьми, неужели ты не можешь придумать ничего получше, кроме как трахаться за деньги? Это всё, на что ты способен?

Он сглотнул, с трудом добрёл до кровати, сел. Очень хотелось курить, но ссутуленные плечи Катце и подрагивающие пальцы, впившиеся в волосы, предостерегали от подобных необдуманных действий. Он вдруг вспомнил Гая ("в тебе столько…" и дальше слово, которое нельзя произносить), вспомнил пристальный изучающий взгляд парня по имени Люк, наивно распахнутые глазёнки минетчика Ларри. И устало сказал:

- Я не знаю, на что я способен.

- Мне тоже так кажется, - ответил Катце и затушил сигарету о столбик кровати. На лакировке осталось уродливая чёрная подпалина. – Ты знаешь, Дарк, я ведь не только сутенёрством занимаюсь.

- Правда? – его всё сильнее охватывало чувство ирреальности происходящего. Он не видел лица Катце, и это ввергало его в ещё большее замешательство.

- Да. Есть много… смежных сфер деятельности. Не очень законных, но гораздо более (…достойных…) приличных. Ты смышлёный парень. Я мог бы подыскать для тебя что-нибудь.

- Ты… - он осёкся, потом выпрямился, почти радуясь внезапно догадке, расставившей всё по своим местам. – Подожди, я понял! Ты просто издеваешься надо мной!

- Нет, - Катце вздохнул, привычно полез за следующей сигаретой. Пальцы у него тряслись всё сильнее и сильнее. – Я просто хочу тебе добра. Ты в самом деле стоишь лучшего (…стоишь большего…).

- Тогда почему… - у него вдруг перехватило дыхание, глаза предательски защипало. Он зажмурился, переждал опасный момент и раздельно проговорил: - Почему ты, чёрт тебя подери, говоришь мне об этом только сейчас? После того, как я, смышлёный парень, стоящий большего, два сраных года подставлял задницу каждому, кто соглашался меня трахнуть?! Почему ты не сказал этого два года назад, когда я только пришёл к тебе? Почему отправил меня сюда?!

Катце сломал сигарету. Крошки табака брызнули на постель. Сильно запахло палёным мясом. Жуткий запах: сладкий, приторный. Похожий на запах земляники.

Катце обернулся. Тёмные круги под его глазами стали глубже, чётче. И он вдруг увидел тёмно-красную окантовку вокруг его век. Словно он плакал.

Катце? Плакал?..

- Дарк, прости, - хрипота в его голосе была ещё страшнее тёмных кругов под глазами, но не так страшна, как эти следы невыплаканных слёз. – Я сволочь. Я грёбаная тварь. Я сутенёр. Это одно из моих занятий. Мне плевать на тебя, плевать на то, чего ты стоишь. По мне, так хоть подохни под каким-то трёхсотфунтовым педерастом. Это правда. Но дело не в тебе.

- А в ком? – спросил он, чувствуя внезапное облегчение.

- В одном человеке. Он мне… очень дорог. Он… он увидел тебя, и он… Он тебя хочет. Ему нельзя тебя хотеть! – вдруг закричал Катце, заставив его отшатнуться от неожиданности. - Это конец для него! Конец для тебя! Вы оба покойники, если он добьётся своего! Я слишком долго этого не понимал…

- Это тот Блонди? – одними губами сказал он. – Тот Блонди, которого я видел у тебя в терминале? И он… он был в "Пердженс маркет" тоже…

- Замолчи, - сказал Катце и сжал кулак. Сломанная сигарета захрустела, и это звук показался ему громче пушечного выстрела. – Тебе нельзя здесь оставаться. На виду. Я подыщу для тебя работу где-нибудь в Кересе. Будет лучше, если ты переселишься туда. Я понимаю, не слишком приятная перемена, но там ему будет труднее тебя найти.

- Ты думаешь, он станет меня искать?..

- Я не знаю. Я не знаю. Он на всё способен. Я не могу допустить, чтобы он… - Катце запнулся, потом поднял голову. – Только не срывайся с места. Подожди дня два-три. Работай как обычно. Потом уходи. Искать тебя не станут. Я обещаю.

Ты хоть понимаешь, как тебе повезло?! – вопило в нём что-то, что он в эту минуту почти ненавидел. Шлюх не отпускают просто так. Даже свободных и дорогих. Они – часть бизнеса, а когда от бизнеса отваливается часть, бизнес получает удар. Тебя отпускают. Чёрт возьми, тебя почти гонят. Ты рад этому? Правда же, рад?

- Я ничего не умею. Я ничего не знаю. Ни на что не способен, Катце, я… я ведь умру в Кересе, да?

- Нет. - Катце, похоже, уже овладел собой, потому нельзя было сказать, говорит ли он правду на этот раз. – Думаю, я смогу для тебя что-нибудь подыскать. С перспективой роста. Там посмотрим. Но здесь ты не останешься.

Юпитер, он ведь этого хотел. В самом начале, рыдая в подушку и судорожно сжимая кровоточащий анус, он мечтал о том. чтобы это прекратилось… Вранье. Чтобы это не начиналось. Единожды начавшись, такие вещи никогда не заканчиваются. И он это знал.

Какое, на хрен, достоинство…

- Ладно, - сказал он. – Как скажешь, Катце.

- Сегодня вторник. В субботу… нет, лучше в пятницу приезжай ко мне. Я тебе кое-что дам. И не выходи на улицу без надобности. Понял?

- Да.

- Хорошо.

Катце встал, шатко двинулся к двери. Потом вдруг вернулся, взял его за подбородок, поднял голову, заглянул в глаза. Смотрел долго, сжимая его челюсть твёрдыми, как кремень, пальцами.

- Я бы душу продал, чтобы узнать, что он в тебе нашёл, - прошептал Катце, отпустил его и ушёл.

Он проводил взглядом широкоплечую ссутуленную фигуру, сел на постель. Машинально стряхнул на пол крошки табака, закрыл глаза.

Ему было страшно.

* * *

Он сидел на краешке кровати, почти соскальзывая, вцепившись обеими руками в одеяло, и неотрывно смотрел на дверь. Как тогда, как в первый раз. Это было ужасно глупо и почти смешно, но именно так и было. Два года назад, когда он впервые вошёл в эту комнату – тремя этажами ниже его квартиры, в том же здании: у себя он спал, курил и блевал, а здесь его трахали. В первый раз было очень страшно и немножко интересно – он был ещё совсем ребёнком и довольно смутно представлял, что будет дальше. Теперь он представлял себе это слишком хорошо. И в этом заключалась единственная разница. Ему страшно хотелось курить, до боли в горле, но правило не знало исключений: никакого алкоголя-табака на работе. В перерывах – в ограниченных количествах. Чтобы, не приведи бог, не остался запах. Ему полагается пахнуть земляникой. Впрочем, не сегодня. Сейчас у него не постоянный – обычный, правда, опять "тематический". Везёт ему в последнее время на садистов. Но ничего… это скоро закончится.

Это скоро закончится.

Мысль была такой изумительной, такой странной, такой невероятной, что он невольно улыбнулся. Он всё ещё улыбался, нервно стиснув в кулаках шелковую ткань, когда дверь стала открываться. Легкое дуновение дежа вю сменилось негодованием и откровенной злостью. Что за чёрт?! Он же ясно сказал Мадам, чтобы не думал снова присылать к нему этого психа!

- Здравствуй, сладенький, - проворковал зеленоволосый любитель наручников, втискиваясь в дверь и сахарно улыбаясь. - Нехорошо обманывать папочку. Зачем ты сказал, что к тебе больше нельзя? Ты меня не хочешь? Я тебе не нравлюсь?

Несколько секунд он молча разглядывал громоздкую фигуру клиента, ловя себя на том, что уже давным-давно запретил себе такие взгляды: чёткий и зачастую не слишком привлекательный образ клиента – не то, что стоит держать в сознании, когда ты видишь перед собой только стену и спинку кровати, а внутри у тебя шастает деревянный поршень. Но сейчас он не мог удержаться, почти жадно ловя и отпечатывая в памяти детали облика его нового постоянного: густая шапка ярких зелёных волос, лоснящийся лоб с россыпью угрей, гладко выбритый двойной подбородок, тугой блеск шёлка на широких мускулистых плечах, иссиня-чёрные завитки волос у запястий, там, где заканчивались манжеты, плетёный кожаный ремень под нависающим животом, противный блеск лакированных туфель на уродливо маленьких ногах… Он рассматривал всё это, словно завороженный, и его состояние не могло остаться незамеченным., но ему и на это было плевать.

- Что такое, моя радость? – нахмурился клиент, шагая к нему и позвякивая наручниками, зажатыми в волосатом кулаке. – Ты как-то странно на меня смотришь.

- Я сказал, что не веду постоянных, - как в тумане проговорил он.

- Да? А твой сутенёр утверждает обратное. Мне больше нравится его версия. Ну, хватит. Раздевайся. Только медленно.

Он прикрыл глаза, болезненно чёткая картинка смазалась, поплыла вправо.

- Ты оглох или пьян?! Снимай штаны, я сказал! С каких это пор я должен упрашивать?!

- Да пошёл ты, - раздельно проговорил он, и только тогда понял, что сказал.

Клиент понял это несколькими мгновениями позже, и эти мгновения были самыми мучительными и самыми страшными в его жизни. И самыми длинными: он подумал о Катце ("неужели ты ни на что не способен?"), о Мадам ("твоя узенькая попка выдержит такое испытание?"), о Ларри ("всё тем же… всё тем же") и, конечно, о Гае. Даже несколько раз. А ещё он успел спросить себя, смотрел ли бы так, говорил ли бы так, думал ли бы так, если бы был Катце, а Гая не было. Был бы выбор – и не было бы ни малейшего представления, как им распорядиться. А теперь… (…достоинство…)… кажется, было…

Кажется.

- Ах ты ё…ая шлюха, - тихо проговорил зеленоволосый и ринулся к нему.

Это было банально, мерзко, почти смешно – почти, потому что этот тип оказался сильнее его. Зеленоволосый упал на кровать – просто упал, рухнул, как подкошенный, повалив его на спину и придавив своим немалым телом. Схватил за руку, дёрнул, грубо вывернул, пытаясь перевернуть на живот. Он почувствовал холодный укус металла у запястья, и это наконец вывело его из ступора – он понял, что, если он позволит надеть на себя наручники, этот урод просто изнасилует его. И, вероятно, будет очень доволен, потому что это именно то, зачем он сюда пришёл. В другой день (в другой жизни) он позволил бы так обойтись с собой. Почему нет? Если за это заплачено. Он делал за деньги многое – кроме отсоса, конечно. Да, не слишком приятно, когда тебя трахают, грубо, примитивно и больно, а ты не можешь даже пошевелиться – и, что хуже всего, не хочешь. Но он вдруг понял, что его устраивало быть насилуемым таким способом – потому что тогда он действительно не мог дать насильнику по морде, встать и уйти. Не мог, и это его оправдывало. Это сохраняло ему остатки (…достоинства…) самоуважения. Это было удобно.

Но это было и отвратительно тоже. Отвратительно осознавать себя жертвой. Отвратительно радоваться отсутствию выбора. Что он почувствовал, когда Катце пришёл к нему с предложением отпустить его? Страх, верно? И нежелание быть отпущенным. Это удобно; это гадко; он ненавидел себя.

А Гай, кажется, его любил.

Он ведь сказал "останься" так, как это невозможно сказать.

Вслух.

Захват наручника щёлкнул, обхватив его запястье. Он яростно вскрикнул, рванулся, извернулся под пыхтящим потным телом, двинул локтем в мясистый живот, а потом, как только получил чуть больше свободы движений, коленом в пах. Промазал, правда – удар пришёлся в нижнюю часть живота, но, видимо, получился достаточно ощутимым. Клиент обижено взвыл и значительно ослабил хватку. Он вскочил, развернулся, сцепил руки в замок и со всей силы врезал по толстому прямому носу. Зеленоволосый взвыл, кровь закапала на синий шёлк, оставляя на нём расплывающиеся чёрные пятна. Он отступил, стискивая в кулак руку, с которой свисали наручники. Клиент поднял голову, прижимая ладонь к нещадно кровящему носу: в ярких водянистых глазах застыло изумление. Он напрягся, готовый к более серьёзной драке, если понадобится, но, похоже, зеленоволосый утратил былой пыл. Конечно – ему нравились покорные жертвы.

Не по адресу, с внезапным ликованием подумал он и резко бросил:

- Ключ.

Зеленоволосый засопел, но без малейших пререканий полез в карман рубашки, всё ещё зажимая одной рукой разбитый нос. Рука, которой он протянул ключ, едва заметно подрагивала.

- Положи на стол.

Клиент бросил поблескивающий кусочек железа в пепельницу. Вид у него был совершенно несчастный.

Он шагнул к столу, не спуская глаз с расплывшейся по кровати фигуры, схватил ключ, быстро отступил. Зеленоволосый больше не пытался схватить его, только возмущённо пыхтел и косился на сжатый кулак.

- Как же так, - бормотал он, - ну как же так, я ведь заплатил сколько положено, до кредита…

- Вернут тебе твои сраные кредиты, - сказал он, отпирая замок. С трудом удержавшись от соблазна схватиться за освободившееся запястье, зажал снятые наручники в кулаке. Ему было легко и страшно до тошноты. Он подумал, что наверняка выблюет, когда вернётся к себе, и вдруг разозлился на себя. Да уж, есть от чего блевать. От отвращения к самому себе, верно? Это именно то, от чего его выворачивает наизнанку чуть не каждый вечер уже два года. Это – а не слабость желудка или ненависть к скотам, ломающим жизнь ему и таким, как он… Таким, как он? Да уж. Таких, как он, только трахать. Они больше ни на что … не способны… не буду… всё тем же… достоинство…

- Я не жертва, - дрогнувшим голосом сказал он. – Я не буду больше жертвой. Ничьей. Хватит. Это так (…удобно…) мерзко, мать твою, засранец! Ты знаешь, как это мерзко?!

- Да, - ответил зеленоволосый, и он вдруг понял, что его боятся. Его боятся. О Юпитер, что же у него в лице? Что у него в глазах?

- Да? – проговорил он, сжимая в руке наручники. – Да?! Ты говоришь "да", кретин?! Что ты об этом можешь знать?!

- Ничего, - быстро согласился тот. Кровь у него никак не переставала идти, лоб покрылся крупными прозрачными каплями, рубашка потемнела и прилипла к взмокшему от пота животу. Взгляд у него дрожал. – Слушай, парень, я…

- Ты ни хрена не знаешь! А я теперь знаю! И я не буду больше жертвой, слышишь, мать твою?! Я не позволю заковывать себя в кандалы! Никому! Никогда! Слышишь, мразь?!

- Да! Да, да! Прекрати!!

Он содрогнулся, отпрянул. Зеленоволосй лежал на спину, в ужасе прикрывая лицо трясущимися руками. Лицо… покрытое багровеющими синяками, рваными ссадинами, кровоподтёками. Он непонимающе посмотрел вниз. Кровь капала со стального захвата наручника, который он сжимал в руке… и которым – он вдруг вспомнил – он всего полминуты назад заехал по роже этой жирной скотине.

- Вали отсюда, - прошептал он.

Зеленоволосый вскочил на удивление резво, всхлипывая, пронёсся мимо него, хлопнул дверью.

Он постоял какое-то время, потом бросил окровавленные наручники на пол.

Пробуждение было долгим.

* * *

В "Depraved" было полно народу, и Гая он заметил не сразу. Впрочем, он был настолько уверен, что найдёт Гая там, что не смутился неожиданной многолюдностью и уверенно протиснулся сквозь галдящую толпу к дальним столикам. Он понятия не имел, почему уверен, что Гай там, но не удивился, когда его предположение подтвердилось. Правда, он не предвидел, что вместе с Гаем за столом будут сидеть трое его друзей, но это его мало беспокоило.

- Привет, - сказал он и без приглашения плюхнулся на обтянутый подранным кожзаменителем стул.

Все четверо посмотрели на него молча. Гай только вспыхнул (парень вообще легко краснел, и ему оставалось только удивляться тому, что его это нисколько не раздражает, скорее наоборот), остальные неуверенно заулыбались. Он вдруг почувствовал, что понимает, о чём говорит Гай: он в самом деле им нравился. Он когда-то слышал странное слово – "харизма", и почему-то сейчас вспомнил его, хотя не знал, что оно означает.

- Ну привет, - настойчиво повторил он и взглянул на Гая. – Я помешал?

- Нет, - хором ответили Люк и Норрис. Сид только улыбнулся со значением. Гай продолжал краснеть.

Молчание явно затягивалось. Он посмотрел на заставленный бутылками стол, пожал плечами.

- Ладно, я схожу себе выпить возьму, а вы тут пока вспомните, как издавать членораздельные звуки, - сказал он и встал. Уже у стойки вдруг подумал, что повёл себя довольно хамски, и обернулся. Люк что-то оживлённо втирал Гаю, и тот слушал с недоверчиво-радостным видом. Если они договаривались набить ему морду, похоже, у Гая была на него затаенная обида, о причине которой он осведомлён не был.

Когда он вернулся к столу, они не замолчали и не покосились на него с подозрением, а продолжили разговор, как ни в чём не бывало. Речь шла о системе вызова охраны в центральном банке. Небеса всемогущие, они всё ещё не выкинули эту дурь из головы.

- Это не моё дело, конечно, - сказал он, и Люк немедленно смолк, - но стоило бы вам послать систему охраны на фиг. Всё равно вы с ней ничего не сделаете.

- Можно попробовать, - неуверенно сказал Гай. Он посмотрел на него в упор, спокойно сказал:

- Вау. Ты у нас не только искромётный грабитель маркетов, ты ещё и хакер?

А ему-то казалось, что покраснеть сильнее Гай просто не может. Отогнав мимолётное чувство вины, он повернулся к присмиревшим парням и так же спокойно пояснил.

- Копы приедут. С этим вы ничего не поделаете. Поэтому главное – это хорошенько продумать пути к отступлению. Среди вас есть хороший водитель?

- Водитель? – недоумённо переспросил Норрис.

- Мы на байках, - коротко сказал Сид.

Да-а… Байкеры - грабители банков. Сюжет для блокбастера, блин. Он терпеливо переждал первую вспышку раздражения на подобную глупость, потом сдержанно сказал:

- Если уж на то пошло, лучше иметь в распоряжении одну машину и одного водителя. Очень хорошего. Узнать, где находится ближайший полицейский участок, и рассчитать до секунды, сколько времени понадобится копам, чтобы добраться до места. А потом разработать схему действий так, чтобы уложиться в это время. И всё.

- Разработаешь? – вдруг спросил Люк.

Он слегка опешил, потом передёрнул плечами и только теперь заметил, что так и не откупорил свою бутылку. И тут же понял, что не хочет пить.

Он поставил бутылку на стол и сказал:

- Какого чёрта?

- Мне кажется, у тебя должно хорошо получиться, - заметил Люк то ли ехидно, то ли уважительно. Он вскинул голову, но лицо парня было каменным, а непроницаемые стёкла солнцезащитных очков не позволяли понять, серьёзен он или издевается. Это его разозлило.

- Как по мне, вы вообще не тем занимаетесь.

- А чем мы должны заниматься, по-твоему?

- Да откуда я знаю?.. Внутренними проектами. Контрабандой. Саботажем. Да мало ли. Всё, что угодно, если только не надо бить морды и простреливать головы.

Парни уважительно помолчали, переваривая услышанное. Он вдруг почувствовал себя неловко. В самом деле, с чего это он, мидасская шлюха, будет указывать банде кересский парней, чем им заниматься и чем нет? Оратор, блин.

- Ладно, я к Гаю вообще-то, - резковато сказал, повернулся к Гаю, отчаянно ища поддержки, и оторопел, встретив его восхищённый взгляд.

- А в этом что-то есть, - уверенно проговорил Гай.

- Да какая разница? – флегматично отозвался Сид. – Что грабёж, что контрабанда – нужна нормальная организация. А у нас её нет.

Последующее молчание несло оттенок неприятной многозначительности. Он терпел его груз с полминуты, потом вскинулся, недоверчиво покачал головой в ответ на устремлённые на него взгляды.

- Да это ведь нетрудно, - беспомощно сказал он.

- Для тебя нетрудно, - согласился Норрис.

Он встал. Его пугал этот разговор, пугали их взгляды. Правда, одновременно со страхом он чувствовал восторг, но это ничего не меняло.

- Гай, давай пройдёмся, - почти умоляюще сказал он. Гай поднялся, запоздало заметив его смятение, вышел из-за стола, тронул ладонью его локоть. От этого он сразу почувствовал себя лучше.

- Ладно, ребята, дома увидимся, - сказал Гай.

- Почему вы все живёте вместе? - спросил он уже на улице. Ладонь Гая лежала на его талии, и голова у него слегка кружилась от тепла, разносящегося от чужой руки по всему телу.

- Квартиру снимать денег нет. То, что достаём, едва на жизнь хватает. В складчину дешевле, хоть на выпивку что-то остаётся.

- Подожди… Ты хочешь сказать, что ту хату вы снимаете?!

- Ну конечно. Знаешь, сколько народу в Кересе… На всех бомжей коробок не хватит.

Он помолчал. Вспомнил свою квартирку в заведении, небольшую, но вполне уютную и, главное, чистую. А потом – "приёмную" тремя этажами ниже.

- Гай.

- Что? – тут же остановился тот. Они отошли уже на пару сотен ярдов от бара и стояли в проулке, между обшарпанной стеной и ржавым велосипедом, приваленным к мусорному баку. Он помолчал, пристально глядя в доверчиво расширенные серые глаза. Потом сказал:

- Ничего.

Они пошли в мотель, и у них был очень хороший секс.

А потом он ехал на такси в Мидас и думал о достоинстве.

* * *

Катце сказал ему уйти в пятницу. Он ушёл в четверг. Это уже не имело большого значения. Но то, что вынудило его уйти на день раньше, значение имело. Хотя на первый взгляд это была сущая ерунда. Лифт оказался занят. Только и всего.

За драку с зеленоволосым домом Мадам отругал его, как ругал в былые времена за непотушенный окурок. Похоже, уже имел беседу с Катце. Странно, что тот мог ему наговорить?.. Мадам спросил, не согласится ли он принять ещё одного клиента. Это так странно звучало – ещё одного. Он не сказал "напоследок", хотя именно это имел в виду, - такое было немыслимо. Немыслимо, что кто-то уходит, прежде чем ему исполняется двадцать или его задница перестаёт удовлетворять клиентов. Таких охотно берут в бордели пошибом ниже, но тут им места нет. А тех, кому есть, не отпускают.

Его отпускали. Его гнали в шею. Потому что его хотел Блонди, что бы это ни значило. Но говорить об этом вслух было нельзя.

Он сказал: да, почему бы и нет, ещё одного. Про себя добавил: последнего, но не улыбнулся этой мысли. Он не верил ей. Она его пугала.

Клиент был негрубым и даже внимательным, в общем всё прошло хорошо. Он даже кончил, что от него вовсе не требовалось. Хотя этот оргазм, конечно, был несравним с оргазмами, которые он выливал в Гая и под Гаем. Но тоже был неплох… и за него заплатили.

Это было утром в четверг.

Днём того же дня он сидел у себя на кухне, курил и разглядывал обои. Он никогда не обращал на них внимание, и, кажется, только теперь понял, что они подобраны со вкусом. Ему нравились красивые вещи. Он подумал, что жизнь без них была бы чуточку скучнее. И ещё подумал, что ему будет не хватать их. И ещё - про оргазм, который испытал сегодня утром, и про хрустящие кредитки, стопкой сложенные в ящике стола.

Он ничего не чувствовал. Чувствовать не хотелось. Нет, точнее сказать: он не знал, какие чувства будут правильными.

И ещё знал, что ненавидит Катце. Впрочем, это тоже было знанием, а не чувством.

Гай вспоминался странно далёким и почти безразличным. Сдержанный голос Люка – полным яда, а не уважения. Взгляд Сида – презрительным. Смешки Норриса – издевательскими.

Руки утреннего клиента – нежными, тёплыми, сильными. Он любил силу. Она его возбуждала.

Он встал, прошёл в спальню, достал и пересчитал деньги. Маловато. Хотя целое состояние по меркам монгрелов из Кереса. Хватит на пару месяцев, если жить, как они, перебиваясь с хлеба на стаут и ютясь вчетвером в двухкомнатной каморке с одной кроватью.

Может быть, даже впятером.

Он вдруг почти увидел, как подходит к телефону, набирает номер, почти услышал голос Катце.

Да. Он сошёл с ума. Определённо сошёл с ума, если воображает, что сможет жить в Кересе с монгрелами, стать монгрелом сам, после того как попробовал лучшей жизни. Любовь любовью, но он не для того два года подставлял задницу кому не лень, чтобы в итоге оказаться там же, где был. Или ещё ниже.

От этих мыслей его бросило в жар. Снова начало тошнить, а ведь не тошнило уже неделю. Он не думая сунул деньги за пазуху, задвинул ящик, вышел из квартиры. Поехать к Катце… надо поехать к Катце. Сегодня. Сейчас. Может быть, ещё не поздно уговорить его. Может, вдвоём они сумеют что-нибудь придумать.

О Юпитер, ему не нравилось быть шлюхой. Ему не хотелось оставаться шлюхой. Но было так удобно ею быть.

И, наверное, он действительно поехал бы к Катце. Наверное, они поговорили бы, и, вполне вероятно, даже нашли бы какой-то выход. Во вторник Катце был растерян, он мог преувеличить опасность. И сегодня, сейчас наверняка подумал бы дважды, прежде чем отпустить одну из лучших своих шлюх на свободу. На никому не нужную свободу. Да, наверное, они бы поговорили, и он вернулся бы назад успокоенным и присмиревшим. А потом пошёл бы в туалет и блевал полчаса.

Так и было бы. Если бы лифт не оказался занят.

Он подождал несколько минут, чувствуя, как нарастает нетерпение, смешанное со страхом передумать, и, махнув рукой, побежал вниз по ступенькам. Он спустился на четыре пролёта, и, оказавшись на этаже "приёмных", услышал стон.

Он не привык отзываться на стоны. Он не привык оказывать помощь. Ему было плевать на других, и он всегда проходил мимо. Но сейчас остановился, развернулся, толкнул дверь в коридор и подошёл к первой двери, сам не зная зачем. И уже открывая её, вдруг вспомнил, что это дверь в "приёмную" большеглазого экс-пета Ларри, которого мальчишки уже успели прозвать Кэнди. Сладенький мальчик-минетчик, который знал лучшую жизнь и которого никогда не трахали в зад. Любимец судьбы и домов. Мерзкая, отвратительная, жалкая тварь.

Эта тварь лежала на полу. Голая. Лицом вниз. Дрожа всем телом, крупно, страшно. Анус превратился в рваную рану, кровь всё ещё вытекала из судорожно сокращающегося отверстия, заливала широко раздвинутые ноги. Бахрома ковра слиплась от крови и успела подсохнуть, хотя кровь на теле и не собиралась засыхать.

Ларри не плакал. Он стонал, вжавшись лицом в залитый его кровью ковёр, - громко, мучительно, изредка протяжно, тягостно подвывая. Его руки были раскинуты по полу, слабые, с безвольно разжатыми пальцами.

Он замер на миг, потом подошёл, присел перед Ларри на корточки, схватил его за пояс, перевернул. И отшатнулся. Смазливое личико было сплошь покрыто огромными чёрными синяками, заплывшие глаза плотно закрыты, точёный носик свёрнут на бок, на разбитых губах глубокие следы зубов. Он несмело приподнял его, провёл рукой по взлохмаченным светлым волосам. Спросил – хрипло, надрывно:

- Кто тебя так?

Горло Ларри дёрнулось, он сглотнул, голова приподнялась, но глаза оставались закрытыми.

- Это клиент? Да? Тебя кто-то видел?

Ларри издал слабый, захлёбывающийся стон. Слёзы быстрыми ручейками потекли из закрытых глаз, закапали ему на руки. "Ты же… тебя же никогда… никогда раньше…" – вдруг подумал он и сжал зубы. Напрягся, рывком поднял тяжёлое, неподатливое тело, переложил на кровать, задыхаясь от натуги.

- Потерпи. Я сейчас кого-нибудь позову.

Ларри откинул голову назад. Тонкая белая рука свешивалась с кровати, и он вдруг подумал, что, если возьмётся пальцами за запястье, не сможет нащупать в нём пульса.

Он искал Мадам долго. А когда нашёл, орал так, как не орал никогда в жизни.

- Чёрт подери, да парня толком и не трахали никогда, понимаешь?! Ты соображал, что делаешь?!

- Попрошу мне не указывать, солнышко, - невозмутимо отрезал Мадам. – Клиент хотел целочку. Кэнди ему приглянулся. Моё дело – удовлетворять желания заказчика.

- Мать твою, да ты его хоть видел?!

- Нет. А он что, уже освободился?

Это мой мир, думал он.

Это мой мир, я привык к нему, он мне удобен, я его люблю, он любит меня, мы любим друг друга. А всё почему? А потому что у меня есть достоинство. Я скажу это вслух. Скажу, почему нет? У меня есть достоинство, и благодаря ему со мной никто, никогда не обойдётся так. Я не буду выть, тычась головой в ковёр, залитый кровью из моего ануса. Со мной никогда не сделают такого. Потому что я просто не позволяю так с собой обходиться. Я ничего для этого не делаю, но есть во мне что-то, мешающее использовать меня таким образом. Да-да, достоинство. Именно оно делает меня такой хорошей шлюхой. Такой вкусной шлюхой. Шлюха с достоинством – вы такое видели? Хотите посмотреть? Платите.

Это мой мир. Он уважает меня. Мне хорошо здесь.

Мне здесь так хорошо.

- Гай.

- А?

- Помнишь, ты мне сказал…

- Что?

- Ты сказал: останься.

- Ну?

- Что ты будешь делать, если я останусь?

- Что?.. Любить тебя буду.

- Любить?..

- Ну и ещё вот так делать… и вот так… Тебе ведь нравится?

- Да… Так… нравится.

- Останься.

- Останусь.

- Правда?!

- Да. Смотри не пожалей.

- Не пожалею. Дарк, не пожалею!

- Хорошо. Хорошо-о…

- Мне кажется, я тебя люблю. Это так… я никогда этого никому не говорил.

- Гай.

- Что?

- Меня зовут Рики.

Полоска беззвёздной ночи между прибитыми к оконной раме досками стала его новым миром.

* * *

К Катце он пришёл в пятницу вечером, как и обещал. Тот сидел перед тёмным терминалом, строчил что-то в ноутбуке и, конечно, курил. Услышав шаги, не глядя указал на край стола.

- Присаживайся.

Звучало издевательски, но он сел. И даже не испытал дискомфорта. Только грусть – лёгкую, мутную, смешанную с досадой: вот, ухожу, а так и не узнал. Не попробовал, не дотронулся. В этом было даже что-то от раздражения. И - от лёгкости. От свободы.

У него уже был другой мир.

Катце встал, отодвинул кресло, крутанувшееся вокруг своей оси, отошёл в сторону. Он покосился на экран ноутбука. Какие-то диаграммы. Он уловил боковым зрением слово "алюминий" и слегка оторопел. Сутенёр, занимающийся тяжёлой промышленностью? Или бизнесмен, развлекающийся сутенёрством?

Катце вернулся, неся компакт-диск. В простом пластиковом конверте, без обложки. Ему вдруг стало дурно. Он подумал, что не хочет знать, какой была обложка. И ещё меньше хочет знать, что записано на диске.

- Возьми, - коротко сказал Катце и положил диск на край стола.

- Что это?

- Ты знаешь.

Он посмотрел на диск. Конечно, он подозревал, что в "приёмных" есть скрытые камеры, но предпочитал не думать об этом. Как о многом, впрочем.

- У тебя ведь остались копии. И исходник тоже.

- Нет.

- За дурака меня держишь? – горько спросил он и легонько оттолкнул от себя диск. Пластик заскользил по отполированному столу, почти сразу остановился. Катце устало выдохнул в пол облачко дыма, покачал головой.

- Я хочу оградить… вас. На это будет больше шансов, если ты начнёшь с чистого листа.

- От чего оградить, Катце?

- Ты уже знаешь, куда подашься?

- Знаю, - ответил он и подумал: "Чёрт, а ведь действительно знаю".

- Хорошо, - Катце вздохнул, сел обратно в кресло, подтолкнул диск. – Бери, говорю. Можешь даже посмотреть. Хотя я бы на твоём месте не стал.

Он помедлил, потом взял. В первый миг ему показалось, что коробка горячая, словно раскалённая плита, но он не отбросил её, хотя ему очень хотелось это сделать. Отверстие в диске уставилось в него слепым, глупым, ненавидящим глазом.

- Катце, - сказал он, глядя в этот глаз. – Мы ведь увидимся ещё?

- Конечно. Зайдёшь ко мне на следующей неделе. К тому времени я найду для тебя что-нибудь.

- Катце. Послушай меня.

- Что?

Он помолчал, кусая губы и вертя в руках коробку. Потом сказал:

- Если мы ещё увидимся, пусть всё будет как в первый раз. Ладно? Как будто… - он хотел сказать: "Как будто не было этих двух лет, как будто не было меня, как будто можно родиться заново", но Катце не дал ему договорить, просто ответив:

- Ладно, Рики.

Он вздёрнул голову. Встретил взгляд ореховых глаз: прямой, спокойный, чуть-чуть насмешливый, чуть-чуть сочувственный. И понял, что должен бояться. Должен, обязан, чтобы выйти из этой комнаты живым. Но страха не было. Была преступная лёгкость, преступная надежда. Преступная горечь. И преступное нежелание думать о том, что произошло, что продолжает происходить в эту минуту.

- Он сказал, что во мне есть достоинство.

Катце улыбнулся. Едва заметно и очень коротко. В улыбке не было иронии.

- Он прав, - сказал Катце и повернулся к ноутбуку.

Он ещё какое-то время сидел на краю стола. Потом встал, подошёл к двери. Остановился, не оборачиваясь, постоял с минуту, слушая сухой треск клавиатуры за спиной. Посмотрел на диск в своей руке.

- Катце.

Тот полуобернулся через плечо. Струйка сигаретного дыма в полумраке казалась синей.

Он развернулся, медленно поднял руку с зажатым в ней диском.

- Ты… видишь это?

Катце помолчал. Потом ответил:

- Вижу, Рики.

- А я нет, - сказал он.

Положил диск на пол у двери.

И ушёл.

(с) Cris Koyani