Pale Fire

ЗОЛОТО НА ГОЛУБОМ

Если бы не конь, я бы наверняка покалечил его, но Аргус не напрасно получил имя: он заметил препятствие и резко остановился на галопе, присев на задние ноги и едва не сбросив меня в лужу.

Вокруг в промозглых сумерках высились облетевшие деревья, дождь лупил по черным стволам, норовя перейти в снег, глинистая лесная дорога превратилась в кошмар для повозки. Впрочем, холода я не чувствую, езжу верхом, а в темноте вижу не хуже, чем на свету.

Сначала я решил, что Аргус испугался какого-нибудь зверя, но мой конь фыркнул, опустив голову к дороге, и я заметил тонкое тельце, лежащее в грязи. Я подошел и наклонился над ним, подобрав плащ, чтобы не окунуть в лужу.

На дороге лежал ребенок в лохмотьях, и даже в темноте, сквозь грязь, я разглядел синяки и рубцы на худеньком тельце. Еще не понимая, зачем он бросился через дорогу наперерез несущемуся галопом коню, я поднял его, уже не думая о том, что перемажусь в глине, и повернул к себе. Малыш весь закаменел от боли и страха, но поверх них я чувствовал отчаяние. Ему или ей было лет пять-шесть, не больше, и все же он решился на самоубийство, пусть неудачное. Хотя... Если бы на моем месте оказался бы кто-то другой, ребенка искалечила бы лошадь или насмерть пришиб всадник или возница - нравы здесь скверные.

Я взял почти невесомого малыша на руки, сел на Аргуса, усадил ребенка и, как мог, закутал в свой плащ. Малыш так замерз, что уже даже не дрожал. Я прижал его к себе и тронул коня.

Аргус пошел плавной иноходью. Малыш быстро отогрелся и прижался к моей груди - бедный маленький зверек. Вскоре его затрясло, он захлюпал носом, крепко обхватил меня ручонками. Слезы на моем лице смешивались с дождем.

Вскоре мы въехали в село. Малыш пискнул и сжался у моей груди. Он сбежал из этого села - больше было неоткуда - и до ужаса боялся возвращения.

- Не бойся, малыш, - сказал я с той убедительностью, что в свое время заставила мою Лесс признать, что Лазарь и Фаори - одно, как море и залив. - Больше никто и никогда тебя не обидит, я обещаю.

Его сердце колотилось о мою ладонь, как птичка, унесенная из-под завораживающего взгляда змеи, но он поверил.

В селе было темнее, чем в лесу, а запахи браги, гниющей соломы, хлева и бесконечных раздоров пробивались даже сквозь дождь. Аргус пошел шагом. На другом конце села, у ворот двухэтажного дома с кирпичным фундаментом, горел фонарь. Постоялый двор, он же трактир. Я понадеялся, что в комнаты можно пройти, минуя трактирный зал.

Хозяин был глуп, хитер и пронырлив. При виде сбруи Аргуса у него выкатились глаза, а получив плату - два золотых - вперед, он вообще потерял дар речи. Нас с малышом, по-прежнему сидевшим у меня на руках, отвели не в кишащую мышами каморку для проезжающих, а в хозяйскую спальню. По мановению ока появился кувшин теплого молока, мед, пшеничные лепешки, а главное - здоровенная лохань с горячей водой.

- Раздевайся и полезай в воду, - сказал я, опуская ребенка на землю.

Малыш неохотно отпустил меня и, повернувшись спиной, стал стаскивать тряпки, которые и одеждой-то никогда не были. Я тем временем вычаровывал мыло и полотенца: на здешние было страшно смотреть, не то что пользоваться.

Малыш забрался в лохань, выгнулся назад, чтобы окунуться с головой. Я налил в чашку молока, на треть разбавил его медом, размешал и протянул ему. Он ухватил ее двумя руками, словно боялся, что отберут, но пить начал осторожно, не жадно. Это не было похоже на повадку человеческого детеныша, да, кажется, мальчик им и не был. Впрочем, я еще успею в этом убедиться.

Я разделся до пояса, кинул на лавку перемазанную глиной одежду и села на пол, так, чтобы малыш мог смотреть на меня, не задирая голову.

- Меня зовут Лазарь, - сказал я ему. - А как зовут тебя?

Он не хотел говорить, но сказал:

- Лешонок.

Это было не имя, но остальное... Я чувствовал это в его мыслях - длинную череду убогих и унизительных кличек.

- Ты сбежал от хозяина?

Он кивнул и добавил:

- Он говорил, что он мой благодетель. Говорил, что я подкидыш лесной и дармоед.

Я вздохнул. История банальнейшая, в любой из здешних деревень было, есть или будет нечто подобное, о городах и говорить нечего, - если б не сам малыш. Я даже мысленно не мог назвать мальчика Лешонком.

- Ладно, малыш. Как его звали-то?

- Титер. А Греги-трактирщик - его приятель, они по праздникам пьют вместе. А я потом полы оттираю.

Я взял в руки его маленькую ладошку, всю в мозолях, цыпках, порезах, осторожно вытащил занозу из безымянного пальца. Ногти у него, хоть и обгрызенные, были красивой формы, фаланги пальцев - удлиненные, кисть - узкая и длинная. Линии на ладони были едва намечены, да и бесполезно рассматривать их у пятилетнего ребенка.

Я забрал у него опустевшую чашку, поставил ее на пол и сказал:

- Сейчас я тебя выкупаю и мы ляжем спать, а утром уедем отсюда и никогда не вернемся.

- А куда мы поедем?

- Домой.

Малыш посмотрел на меня звездно-голубыми глазами. Он хотел поверить - и боялся. Это постоянная мечта всех сирот: вот приедет кто-то добрый и заберет с собой. Я знаю, я сам из подкидышей. И еще я знаю, что иногда эта мечта воплощается. Как когда-то воплотилась для меня. Правда, тогда у меня уже было имя, я выбрал его себе сам, случайно, но случайностей не бывает, и оно осталось навсегда, определяя судьбу. И еще я был старше.

- Ты мой папа?

- Да, Лери.

- Меня зовут Лери?

- Тебя зовут Лаурелиндолиен. Это значит - “осенний ясень”.

А на Скрытом языке это значило еще и Золото на Голубом. Бледное золото, как его короткие волосы.

- А мама у меня есть?

- Да. Мама Лесс. А еще старший брат и сестра.

- А как их зовут?

- Фао и Беатриче.

Фао - не Данте, но через несколько лет... Пока он учит Беатриче правилам оборотничества, языкам и пишет для нее лимерики - по людским меркам, странная привязанность двадцатилетнего юноши к восьмилетней девочке. Но он будет ее первою любовью, главным мужчиной в ее жизни, потому что отец и я - не в счет, и те, кто придут после него, не считаются. Фао любит Беату всей душой, и для нее его любовь - привычное свойство мира. Будьте счастливы, дети.

Я выкупал Лери, закутал в синее махровое полотенце и отнес на кровать. Он с недоверием забрался под лоскутное одеяло и свернулся клубочком на серых холщовых простынях, пахнущих плесенью и черным мылом. Малыш, похоже, в жизни не спал на такой роскошной постели.

Я позвал хозяина. Лохань исчезла так же мгновенно, как и появилась - не иначе, Греги умел телепортировать домашнюю утварь.

- Господин желает еще чего-нибудь?

- Не сегодня. Но завтра в полдень мне нужен будет Титер. Позовешь его сюда.

- У господина дело к Титеру? Может быть, я заменю его?

- Не заменишь.

- Господин задержится у нас?

- Нет. Завтра я уеду.

- Хорошо вам почивать, ваша милость.

Кажется, если Греги будет раболепствовать и дальше, он наживет горб. От вышел из комнаты задом, мелко переступая и кланяясь так, что всклокоченная пегая борода едва ли не мела пол. Я даже испугался, что он сейчас загремит вниз, не заметив, где начинается лестница, но этого не случилось.

Дверь замкнулась, оставив нас с Лери в коконе тишины. На столе потрескивала свеча. Лери зашевелился и выглянул из-под одеяла. Кажется, он хотел спросить о чем-то, но боялся.

- Что, малыш?

- Зачем тебе Титер? Ты меня отдашь? - его голос звенел от подступающих слез. - Лучше бы ты меня в лесу оставил!

Я сел на кровать, посадил Лери к себе на колени, легонько сжал лицо в ладонях, не давая вырваться.

- Посмотри мне в глаза, Лаурелиндолиен. Смотри внимательно.

Он не мог отвести взгляд и смотрел, смотрел... Я пустил его в самую глубину, позволил прочесть мою суть - насколько он мог ее прочесть, - и осторожно коснулся его души. Я не встречал этого пламени раньше, а может, просто не помнил: сколько их было - друзей, врагов, возлюбленных - за века моей жизни... Но Закон неизменен для всех живущих, и я знал, как я умею знать такие вещи, что Лери - мой, а я - его. Не как Фао, не как Лесс - иначе. Так бывали моими друзья, которых я покидал, собираясь вернуться, но не успевая - жизнь людей так коротка; так я был - Эллери. Эллери, тайна моря, серебро и аквамарин, вкус соли, запах ветра, мой Владыка, мой учитель, мой старший брат, свет моей юности...

Лери перевел дыхание и обнял меня за шею. Я поцеловал его и спросил:

- Все хорошо?

- Да.

- Рассказать тебе сказку?

- Ага.

Я уложил Лери, лег сам, обнял малыша и начал:

- Было или не было, но если б не было, не говорили бы...

Мой Лери, мой сын, эльф-подкидыш, уснул раньше, чем Тудора переступила порог Тартара.

(c) Pale Fire