Кицунэ

Скол Пустоты

* * *

Пусто.

Пустота, непривычная, трудная, опустила в горькой складке уголки губ, пролегла вертикалью морщин по безупречному лбу. Даже другом не мог он назвать Ясона Минка, потому что нет в среде блонди понятий дружбы, любви…. Есть только – редкое совпадение – Контакт. Редкое. И Ясон и Рауль являлись продуктом нетипичных технологий. Образцово-показательные блонди, итог негласного соперничества двух Инженерий, они вдруг удивительно совпали. До редчайшего, почти невозможного – Контакта. Эффективной, но почти эфемерной гармонии двух единиц.

Те, кому контакта не было дано, не осознавали своего одиночества... Как от рождения слепой не осознает в полной мере, что он теряет, лишенный великолепия красок.

А теперь Рауль Ам чувствовал себя ослепленным. И саднило... саднило непрерывно… горечью утраты.

Искал причину в себе, но не нашел не малейших отклонений. Идеален, совершенен, сбалансирован… и … ослеплен.

Когда он попросил зайти к нему Ясона Минка, тот лишь недоуменно вздернул бровь, ломая в скептической усмешке контур губ, но ничего не сказал. Физиологически Ясон находился в полной гармонии с собой. Если не считать незначительных, в пределах нормы, гормональных отклонений. Но в зыбких сетях энергетического контура… что-то изменилось. И Рауль, не встречавший раньше такого типа сбоев, замялся. Тревога только на секунду отразилась зеленых глазах, но сидевший к нему спиной, охваченный датчиками Ясон, будто на мгновение восстановив Контакт, спросил:

- Что-то не так, Рауль?

Дрогнули пальцы на панели лаптопа, и, совладав с голосом до полной безмятежности звучания:

- Все в порядке. Обычная проверка.

“невысказанное: неужели ты не понимаешь, что я ищу?”

И снова вслух:

- Я помогу снять датчики.

Но Ясон уже встал, с едва заметной брезгливостью стряхивая с себя диски. Наблюдавшему краем глаза Раулю почудилось: еще немного и Консул раздавит упавшие датчики каблуком.

Неудовольствие, сохраненное только в повороте головы и, может, в барабанной дроби пальцев, когда Ясон на минуту остановился у стола Советника, резануло почти ощутимой, почти физической болью…

Тоска. Применимо ли это понятие к уравновешенным, сбалансированным эмоционально почти до немоты, до мраморной неподвижности черт, блонди? Нет ответа. Даже алмазная россыпь огней Танагуры за огромным, во всю стену окном, не дает его. Рауль встал, не чувствуя вкуса - глоток золотого вина с далеких виноградников, процветающих у чужих звезд. Не чувствуя, но доверяясь кардиограмме, зная: мерно и уверенно бьется сердце. Глухо и скупо удивляясь: как? Как может оно – так ровно и мерно – в сосущей под лопаткой пустоте?

За традиционным, навязшим на зубах, скрипящим песочно и оттого сохранившимся даже через последние полгода, превратившие в зыбкие миражи столь многое из совместно-общего, ужином перед уикендом. Они сидели друг напротив друга - разделенные белизной накрахмаленной скатерти и тонкого фаянса приборов.

Пытливым взглядом, незаданными вопросами ощупывал лицо (или безупречную маску? Тонкого-тонкого пластика – что за бредовые идеи, парадоксальные мысли? Рауль генетик, ему ли не знать о биологической природе блонди, но все же…), такое чужое и холодное лицо Ясона, Рауль не мог избавиться от этой навязчивой и неумной ассоциации.

- Ясон…

Слово-код. Слово – шифр. Пустые звуковые вибрации отражаются от колонн. Внимание. Нет, его условное изображение. И приподнявшаяся бровь, и заинтересованное ожидание продолжение в глазах… только изображение. И застревает в горле... невысказанное.

Давясь словами, их стало так много. Так невыносимо много нужно – чтобы забить, заткнуть огромные дыры… пропасть… слепое пространство… от потери Контакта. Но слов все равно не хватает… воспаленных в висках, монотонных на губах…

И оборвется фраза посередине… оставляя многозначительную недосказанность или фаянсовый скол пустоты.

Разлетелся тонкостенный бокал, на колючие брызги цветного стекла.

Непрошеной наградой минутная заинтересованность, даже легкая тревога:

- Рауль?

- Все в порядке, Ясон. Извини. Я задумался.

Почти правда. Светло-голубой лен салфетки прижатой к белоснежному шелку порезанной перчатки багровеет на глазах. Повод встать и уйти. Еще раз извиниться. Не оборачиваться. Не…

“Ясон”. Замерло. Ударило. Отразилось в зрачках. За многие годы Контакта, Рауль обзавелся всеми кондифенциал-кодами от покоев Ясона. В той близости “личное” не звучало. Не существовало? Не имело значения. Да именно так. Просто не имело значения.

И теперь: странная смесь: отвращения и… восхищения?

Странная гремучая смесь, в любую минуту готовая смять и вырваться криком.

Спиною – вперед - выпал из комнаты, отражением в зрачке унося:

Широкую спину Ясона.

Широкие и размашистые движения бедер.

В самом диком, в самом древнем… в самом животном движении.

Так открыт? Невозможно…

И странный… пахнущий инако… пет перед ним.

На коленях. В готовности…

И это…

Это..

Ясон?

Он ни о чем не думал, меж беседами, бокалами вина, ударами кия, полыми улыбками Ясона – оставляя в апартаментах “глаза и уши”. Не было предательства и даже смутной вины на зеленом, океаническом льду – что заковал плотно мертвые острова зрачков. Голые, морские скалы черного базальта. Не было.

Зачем? К чему?

Только лихорадочным румянцем, тонким-тонким, едва заметным румянцем на скулах. Румянцем, спрятанным бережно за тяжелыми, золотыми волнами волос – такой же лихорадочный, почти больной интерес. Но интерес исследователя. Именно так.

Невозможно было даже гипотетически предположить… что Блонди такого класса… что с Блонди такого класса… могло произойти подобное.

Неудовлетворенный, пусть мизерной, но все же вторичностью передаваемых из покоев Ясона - украденных? - минут, Рауль старался как можно чаще бывать в доме Консула. Со странным чувством, отстранено… теперь, в пустоте, надо было трижды крепко держать бастион спокойствия… но где-то глубоко… как будто не о себе, отмечал Ам ту горечь и ревность.. бьющиеся нервно, доставляющие ему смутную, тягостную и, тем не менее, притягательную боль.

Равнодушно скользя взглядом…. Вдоль переливающегося ковролина и дальше, по смуглой и влажной коже странного пет. Редкими глотками терпкое вино и жадно, до мельчайших подробностей – взгляд Ясона, дернуло: трогательно подтаявший невозможный синий лед… на изгиб шеи, на упрямо вздернутый подбородок пета.

Фиксировать – в бесстрастной пустоте, где можно только замереть, раскинув руки, запустив пальцы в спутанные волокна глухих вопросов – каждый жест Ясона. Каждый: новый, непривычный, незнакомый Раулю и оттого – подспудно опасный. И жесты эти скапливались, кружили как акулы, эти новые жесты… сужали круги вокруг пета. Указывали на него так невозможно ярко, что Советник, Рауль Ам, поинтересовался его именем. И едва удержал резкий выдох, непристойный в своей откровенности – вздох изумления. Консул не ответил. Ясон не ответил ему. Перешагнул так естественно и легко через вопрос.

Неуверенность. Вот это – раздражало. Неуверенность. Может оттого, что слишком привык ощущать у себя за спиной поддержку всей мощи Ясона…

Кого спросить? Нельзя. Нельзя.

Позор. Это слово коростой обметывало губы, даже не будучи произнесенным. И не плавилось в топке воспаленного перегрузкой сверх-интеллекта блонди. Блонди, знающего так много синонимов. Всплывало тяжеловесное, тускло блестящее – “позор”.

Нельзя защитить Ясона от него самого. Невозможно. Бессмысленно.

Тема – табу.

Ночи. Для Рауля – стеклянное молчание темноты. Для Ясона? Для Ясона – влажные и жаркие, выгнувшие спины, требовательные звери.

Рауль смотрел: сжатая пружина отвращения, ледяной комок неприятия и в тоже время - не оторвать взгляд, будто неизвестная, дремлющая глубоко внутри сила приковывала его. Деструктивная, страшная сила. Смотреть: как касается бережно… (может ли этот монгрел оценить чуткую осторожность Его жеста?), как склоняется и … особенно больно – нежная снисходительность улыбки – после. Нежная снисходительность – на этих совершенных губах. А ты и не знал. Больно. Глубоко внутри – больно.

Рауль Ам выяснил всю подноготную новой игрушки Ясона. Это было не просто. Втайне от Консула. Первые же попытки выявили: Ясон ревностно отслеживает все подходы к прошлому Рики Дарка. Но Советник – все же смог.

Смог.

Напрасно.

Прошлое Рики не несло в себе темных тайн. Гонор, амбиции, цересовская грязь. И ничего больше.

Никто не бросал этого звереныша на шахматном поле межведомственных интриг под ноги Ясона. Чистая случайность. Хочется ударить кулаком, проламывая прочный пластик стола: не бывает!

Странно совпало. Линейная при всей бинарности логика Блонди протестовала: как же может быть, чтобы совпало – так?

Но этот единственно верный ответ заставлял по-новому ставить вопрос – упираясь ребром в незащищенное горло Ясона.

Страшно встречать каждое утро: непривычно напрягая слух коридорами Эос – не говорят ли уже о падении Консула? Нет, пока не говорят, но изменения в поведении Ясона Минка уже отражаются смутным напряжением от стен.

Биться о глухую стену вопроса: что тебе в нем, Ясон?

Одному. В пустоте. Биться.

И носить маску. Склоняя голову к наплечникам Ясона. Имитируя – Контакт. Без Контакта – имитировать трудно. И привычные жесты – так неуместные безответно – кажутся фальшивыми. И мниться – все видят это. Мерещатся – тонкие ряби понимающих усмешек. Мерещатся?

Падают – древней пыткой, мерной дробью ледяных капель по темени – слова:

- Ты слишком увлекся, Ясон. Зашел далеко. Потерял осторожность.

Вызовом, хрустальной иронией звенит ответ:

- И в чем же я должен быть осторожен, Рауль?

Излом брови, холодная полуулыбка, за которой – только сталактиты.

- Ясон Минк, ты рискуешь своим статусом и многое ставишь под удар из-за безрассудного увлечения. Стоит ли заходить так далеко?

И ответом. Вызов, не в эфирных оттенках интонаций, напротив – специально обесцвеченных. Нет. В самом ответе:

- Я блестяще справляюсь со своей функцией. Разве Юпитер недовольна мной? Эту же часть жизни я считаю личной и не имеющей отношения к работе. Надеюсь, ты усвоишь это – Рауль Ам. Мне не нравиться столь повышенный интерес к этому вопросу.

Лучше бы – способной крушить… в ослепительной белизны перчатке - ладонью, как пета, по лицу… Что бы мотнулась до хруста шейных позвонков голова. Но Ясон никогда не прикасался к Раулю… так… так экспрессивно. Дистанция. И сейчас – в безупречной корректности фраз дернулся, расширяясь, разлом. И остается только – опустить взгляд. Промолчать.

И однажды найти ответ. Чудовищный. Чудовищный в своей простоте. Так … и сбиться от того, как ложатся слова, так по-людски просто… Никогда… ничто… никто…

Блистательному Ясону Минку… степендианту Юпитер… продукту самых новейших, самых креативных технологий…

Не ставил невозможного: нет.

И теперь – упиваясь недозволенностью, преступая ежесекундно границу… в этой эпатажной связи пестуя протест и вызов. Находя их….

дрогнули губы, чуть слышное:

- Ох, нет. Ясон… нет.

И если бы можно было молить… но бессмысленно. А если бы можно….

И теперь как ясно… как ясно и нечем дышать, хотя легкие, как кузнечные меха, размеряно нагнетают воздух…

Не за пета, за странное право свое… Ясон пойдет до конца. И погибнет, попутно – но это так незначительно в гибельном угаре, - круша карьеру Ама. Устои Танагуры… Что там может потребоваться еще? Все, вплоть до плоти – бросит. Усмехнется криво – едва уловимо – краешком губ. И бросит. В ледяную синеву… В пылающий ад.

Безумец.

На банкетах – глухое поле пустоты. Итогом: первые выстрелы – вернее чем пуля в висок – одиночные выстрелы вопросов:

- У Консула новый пет?

- Что-то экзотичное?

- Возможно ли знать, в каком шоу планирует Консул выставить его?

- Говорят о чрезмерном внимании Консула…

И ножами в спину – тихим- тихим шелестом метнувшейся стали – рассекающей воздух:

- Советник утратил Контакт…

- Не мое предположение… это заметно.

- Ясон уже ушел? Как странно…

И понимать: Ясон ушел. Даже не сказав ему, Советнику. Просто ушел – в первой трети приема. Потрясающее пренебрежение… ко всему.

И улыбаться – уверенно – небрежно, абсолютным и неподдельным покоем плеч демонстрируя: все как должно. Знать: этот покой – только отражение Пустоты…. Плотным коконом сомкнувшийся вокруг Рауля пустоты. Очень достоверное спокойствие. Такому верят. Долго ли?

А потом …

Рауль видел как мерцал синим браслет Ясона… И долгие 187 минут… Там же на балюстраде – ждал. Ясон вернулся – бледность и усталость? Это казалось нереальным… усталость легкими синими тенями вокруг глаз.

- Ясон?

Имя упало в пустоту коридора. Ясон покачал головой, не отвечая… просто отбрасывая беспокойство Советника, как стряхивают пылинку с лацкана пиджака.

И упрямо поджатые губы.

Так вот.

Как обожгло запястье, ударило – до острых игл страха – лазурный всполох браслета. И тут же: наливаются свинцом виски, и бешено колотится в ребра сердце.

Юпитер.

Но почему он? Что с Ясоном? По привычке… или на секунду, короткую как сухой щелчок курка, поддавшись панике, забылся – крикнул в немую, пользуя свойства уже разорванного Контакта…

И опомнился, подавившись плотной и ватной пустотой.

Не слыша собственных шагов – в другое крыло. Идти, жадно простреливая взглядом галереи… Но они пусты. И чуются – седьмым позвонком от основания черепа – черные дула камер наблюдения. Сейчас Она смотрит на него. Рауль просто знал это.

Как и нехитрую истину: Юпитер - это всегда постфактум.

Он выдохнул: только Ясон мог считать иначе. И беспокойство метрономом ударило под ребра. Коротко.

Спрятал под ресницами усмешку, с горчинкой укоризны самому себе: как быстро и легко проявилось прошедшее время.

Зал. Зал, где гулким эхом разносились только одни шаги – Ясона Минка. Уже несколько лет… никто кроме… И теперь…

Холод по позвоночнику…

Свинцовые виски.

Надо сесть в кресло.

Будто преодолевая сопротивление враз ставшего плотным воздуха – к креслу.

Не решился сесть и внезапно – как наяву увидел – небрежно откинувшись, ногу на ногу, уверенный в себе, по-хозяйски сидел в кресле Ясон. Выдох.

Пальцы почти проламывая пластик: крепче!, крепче чем утопающий за соломинку, впиться в спинку… пустого (трона?) …

Готовность.

и изморозью по коже – холодный метал электродов. Он слишком из другой породы… Хрустнули разъемы браслетных адаптеров.

И вломилась…

До черноты в глазах, до крутящей боли – не дающей даже вдоха.

Крупная соленая капля по виску. Пересохшее горло.

Сейчас не имело значения. Она не спрашивала: это не было вопросом…

Ионами через серебристую гладь браслетов – наручниками обхвативших запястья…

Слепыми глазницами голограммы заглядывая в глаза Советника: с шелестом – вперед… распадаясь и собираясь – как трехмерная головоломка. И невозможно – будто парализован… Не сдвинуть на миллиметр глазное яблоко. Не отвести взгляд…

Не спрашивая: просто высасывая Рауля Ама в себя… вбирая, считывая….. прокручивая как лазерный диск .

Усталость и боль… как малозначительный фон через долгую вечность секунд? Минут? Часов?…

Устоять… устоять на ногах, почти роняя подбородок на грудь… И по маркеру крови из прокушенной губы – обратно.

Замершая в неподвижности голограмма напротив. Тихое потрескивание перерабатываемых данных.

И с толчком резким и больным внеурочно ожившего сердца – понимание: Она повсюду. За панелями стен, в полых внутренностях колон, в зеленоватой глубине личного лаптопа – Она.

Юпитер открыла глаза… ослепительно яркие, пустые лучи…

Чернота, новой тошнотворной волной, будто заживо выжигая в черепной коробке, сворачивая в запекшиеся шрамы сосуды, рубцуя ткани и изнутри взламывая виски…. Разлетающиеся на тонкие костяные сколы – виски…

Чернота – впечатывающая в мозг только символы: “Советник. Анализ ситуации. Цель – стабильность. Стабильность Амой – Это – Ясон. Вывод?”

Отвечать.

Содрогаясь – от захлестывающих болью и чем-то большим инородных волн.

Пересохшим горлом… не надо говорить… Хотя сказать тысячекратно легче чем думать… Думать символами – обжигающими. В ответ. “Протест. Минус Смысл. Вывод: Снятие Запрета. Другие Варианты: Преимущественная Потеря Стабильности.”

… как в тумане – и нет ничего кроме… пульсирующей в венах, пылающей в затылке… иссушающей Силы…

Юпитер коснулась скулы – нереальной, сборной, голограммной кистью…

Выдох. Затопившие радужку зрачки. Не замечая как хлынула горлом кровь… добавляя багрянца алому шелку сьюта. Превращая лицо в восковую маску.

Немея от усталости… тупо как алгоритм “разреши ему это… разреши”…

Немного раньше, чем Она отняла руку, Рауль Ам сдал деревянному онемению всего себя. С облегчением проваливаясь в молочно-серую пустоту…

(c) Кицунэ